
Настоящие народные сказки отличаются от прошедших литературную обработку тем, что в изначальном фольклоре есть масса жестоких и излишне жестоких сюжетов, а главное – там часто нет счастливого окончания. В плане нашей общечеловеческой истории, можно образно сказать, что мы как вид покидаем влияние литературной обработки и входим в изначальную, то есть народную, версию глобальных процессов бытия.
Своеобразная "романтика обязательного добра" заканчивается или закончилась, тенденция расходится по странам постепенно. Наша романтичность была идеалистична, она стремилась к хэппи-энду всеми возможными путями. Вдруг, начиная с уровня ежедневных новостей, люди обнаруживают нынче, что счастливое окончание вовсе не наступит во что бы то ни стало, а может наступить как раз полный звездец, что отнюдь не всегда добро побеждает зло, так сказать, на уровне итоговых событий. Оказывается, есть вопросы, на которые ответов элементарно нет и не может быть, – и оказывается, что современность не очень-то современна, а постоянно возвращается к формам очень древнего поведения в забытой уже архаике тысячелетий.
Логика прогресса устала и сменяется логикой пещеры, то есть вида "человек" в его, казалось, оставленной за устарелостью форме. Соответственно, возвращаются те моменты уязвимости, которые, казалось, покинули нас, чтобы не возвращаться.
Возьмём российский аспект. Имперское царское время: вот, казалось, скинут революционеры "кровавый царский режим" – и "не пропадёт ваш скорбный труд", по Пушкину. Скинули. Гражданская война, репрессии, войны, узники и все пострадавшие ждут смерти Сталина. Умер. Краткая оттепель. И ничего – брови Брежнева, застой. Повторяется схема – "вот поменяем декорации – будет нам счастье". Меняем. Горбачёв. Гласность. Но наполовину вести такие дела оказалось невозможно, и тогда "скинем большевиков до конца – будет нам свобода". Несколько лет балансирования, приход ФСБ, Путин, Путин, сплошной брэнд под этим названием. Причём меняли-то не мы, а нам – и нас!..
И нечто подсказывает, что простое вычитание путинщины из жизненной ткани приведёт к повторению схемы "вот скинем надоевший кровавый режим – придёт новый и хороший". Только есть ли резерв хороших режимов? Не перепробованы ли для этой империи уже все варианты обманутых надежд? Нет ли уязвимости в самом организме как аллергене для самого себя? Не рождает ли Россия повторяющиеся варианты системно? А ведь рождает! Может, попробовать уже распасться и этому образованию? Вопрос открыт... В любом варианте ответов есть личные трагедии для жителей страны, её соседей и шаткого глобального взаимодействия государств. А чего здесь нет? Нет здесь именно былой романтики ожиданий...
Как нет их и в отношении Соединённых Штатов: десятилетия ориентировались прочие государства именно на "Америку" – слово взято в кавычки, поскольку для множества поколений оно по умолчанию воплощало не Канаду, не Мексику, не Америку Южную, а именно синтетический образ места, где из-за горизонта поднимаются небоскрёбы Нью-Йорка, статуя Свободы и прочие прекрасности. Но наступила уязвимость и здесь...
Конец романтичности как признак эпохи расползается на разные сферы. Мы лучше начинаем понимать, что ряд уязвимостей коренится в видовом явлении "Человек разумный", где "разумный" – не константа. Мы всё ближе оказываемся перед стеной предела для нашего видового развития, а стена по мере приближения приобретает черты зеркала. Перед зеркалом стоит человечество, несовершенно и нагого, как Адам и Ева в райском саду, только сад – не райский, не романтический, и это следует принять. Иначе ещё понятнее станет нам судьба наших мега-исторических предков, построивших загадочные сооружения и сгинувших, не оставив нам ключа к пониманию их мотивации. Они – исчезли. А мы – на очереди?..