Последнее слово — это предрассудок буржуазного суда

Володина вели ласково, крадучись, не подавая вида, но тщательно и дальновидно, как на гулянку провожают чувака с соседней улицы, который желает отбить чужих девок. То есть его не как слона по улицам водили напоказ, а, наоборот, с полной неопределённостью, люди неопределённого возраста, неопределённых занятий, неопределённого поведения и неопределённой же сексуальной ориентации, и выглядело это всё как тайна, покрытая мраком неопределённости.

Неопределённые сограждане довели его до Госдумы, вошли вслед за ним — и устремились прямёхонько в зал заседаний. На сессию заседателей. А уж ввели болезного люди в камуфляже, с масками на лицах, с автоматами наперевес, с гранатами на поясах, с рожками к автоматам на груди и с канистрами бензина в рюкзаках. И сразу же слушок, как шелест, по залу прошёл: "Наши, это наши в камуфляже". А через минуту, после очереди вверх и возгласа "Всем сидеть на месте", зал зашелестел: "Боже, это таджики, это они... завербованные украми". Люди в камуфляже и не противились этим тихим возгласам, будто они могут представлять и тех и других. Володина подвели к трибуне головой вниз с руками в наручниках, скреплёнными сзади и поднятыми вверх. Вся обезоруженная Дума встала в предчувствии некоего гламурного террора.

Таджики на чистом таджикском по-русски грубо повторили: "Всем сесть! Или... кирдык", чем несказанно обрадовали и удивили всё думское сословие. Все аккуратно сели не по своим местам, как у них завсегда непогрешимо принято, — и давай комментировать событие. "Кто эти? Зачем его привели?" — "Опять новые законы сочинять? Хоть бы их не стало" — "Почему в наручниках, а не на свободе?" — "Менять его надо". И другие интересные предложения. А эти таджики или дубликаты таджиков, держа Володина у трибуны, сказали спокойно, с выражением исполненного долга, с чувством удовлетворения на настоящий момент на чисто таджикском языке: "Давай, признавайся, сука, в терроризме".

Тот, конечно, охренев от полученного удовольствия и от безукоризненного русско-таджикского языка, но прекрасно уяснив, что это за таджики, начал топить, что, мол, чист как вода, прозрачен как хрусталь и просит товарища Путина во всём разобраться, мол, товарищ Путин, обратите внимание, произошла чудовищная ошибка.

— Сознавайся, гад, в своей террористической сущности, в унижении многонационального народа, в продажности английскому Империализму, — настаивали спецназовцы без сурдоперевода.

— Да я ни слухом, ни рылом не отношусь к продажным оппортунистическим либерастам-лгбт-оппозиционерам, я их давлю, давлю, давлю давно, почти всю жизнь, и поэтому прошу нашего президента: отведите от греха, богом молю...

— На тебя, падла, поступило много анонимок, что ты путаешься с их геями и сотрудничаешь с английской сволочной разведкой. Этого уже достаточно. Сам законы принимал. По своему закону и ответишь.

— Да я не сам, я только предлагал, а принимали вот эти, — Володин, связанный по рукам, замотал головой у трибуны, указывая на зал заседаний, на собравшиеся в зале и усевшиеся в кресла массы.

— Нам поступили сведения, что ты английский шпион, как Берия в своё время. Вот и думай тут, в Думе своей. Признавайся, гад, если народ любишь. Или ухо тебе отрежем.

— Ребята, я свой, свой, ухо-то за что? Ухо оставь. Я — ни при чём.

— Так ты не сознаёшься? Отрезать вот это, — вдруг заорал главный "таджик" в камуфляже.

Тут подскочили два изящно русскоговорящих и достали сверкающие, смертоносные, короткие кинжалы. Положили образ Володина правым ухом вверх и стали угрожать исполнением праведного почти приговора.

Володин на трибуне боком лежит, отпирается, что, мол, не виноват, мол, надо мной много других инстанций, мол, ухо-то оставьте.

Тогда неподражаемый спецназ говорит, что если ухо отрежем и не съешь — мы тебе не поверим. А для верности снимем с тебя штаны и подключим к твоим причиндалам специальный телефон. Он у нас с собой всегда. И по тому регистру, как ты запоёшь, мы определим, сука, врёшь ты или не врёшь.

И тут случилось непредвиденное в суверенной и самой демократической и мирной стране мира.

Володин, периферически икнув, признался, что он английский шпион, что 40 или даже полных 50 лет водил за нос наши славные органы, передавал секретные сведения плюс работал на японскую разведку, причём сильно. Хотел через них продать Курилы. За доллары. И слинять в Японию, так как похож на японца. Слинять навсегда. Просто не успел. Потому что СВО.

— Я прошу в своё оправдание дать мне последнее слово, — медленно и устало сказал он.

— Последнее слово — это предрассудок буржуазного суда, — было по-русски сказано ему с трибуны Думы закамуфлированным спецназовцем, который не успел отрезать ему ухо.

— Но я же сознался, как вы просили... — выдавил спикер.

— Вот если бы ты сознался в этом неделю назад и сам пришёл с признаниями, то продолжил бы свою работу, скорее всего... А ты признался под пытками, причём с ушами-то ты и остался. А признание — царица доказательств.

Володин поднял целую с ушами голову, разыскивая среди депутатского корпуса нужного человека. Нашёл его глазами и почти прокричал шёпотом:

— Андрей, скажи, ты ж по законодательству... Я только спикер, лицо неопределённое... Последнее слово, последнее слово...

Клишас, а это был он, поморщившись, мрачно сидел в кресле и изящно резюмировал:

— Мне неприятно тебе это говорить, Викторович, но закон есть закон, мы ведь не зря работали про фейки, про иноагентов, про предателей и надругательство над гимном, флагом и депутатами, про смертную казнь... Я, например, в своей декларации всегда честно отмечаю, что у меня вилла в Швейцарии, правда, я её площадь уменьшаю на 400 м². Нам ещё работать и работать, хотя и без тебя. Как говорили при товарище Сталине: собаке собачья смерть. Это же так просто. Извини. У нас ведь война, как сказал товарищ Песков. Надо как-то реагировать.

Человек на трибуне обмяк. На него надели штаны, не подключая телефона. И повели к выходу. Ноги его не слушались. Просто волочились по дорогущему паркету. Но перед дверью у самого выхода он успел громко с эхом выкрикнуть: "Да здравствует наш коммунизм! Есть Путин — есть Россия. Нет Путина — нет России".

Но все в зале понимали, что последнее слово — это предрассудок. Поэтому все как один негромко, но внятно продекламировали за Клишасом: "Собаке собачья смерть". Органы во всём разберутся. Не зря ведь они долго бродили за ним по улице.

А Дума в оставшемся и укрепившемся составе принялась сочинять декларацию, в которой обещала тесней сплотиться вокруг партии и Президента, никогда не скрывать своих доходов, бороться с коррупцией, укреплять законность, думать о будущем страны, а особенно о простых людях и непомерно повышать им зарплаты и пенсии, заботиться о патриотизме и систематически внедрять его образ в жизнь, бороться с непримиримыми врагами государства, особенно с английскими, американскими и японскими шпионами, включая до кучи и немцев. Ну и французов недобитых, с Макроном туда же. И конечно, защищать свои российские интересы, своё благополучие, свои земли, дома и заводы и фабрики, и качество доставшейся им жизни, и все блага, данные им и закреплённые государством...

А чтобы всё это защитить, они готовы создать Думскую дикую дивизию, Сенатский гвардейский корпус и множество супербоевых бригад и батальонов из Управ и Префектур. Намекнув при этом на самых народных ополченцев от Правительства, Министерств и Ведомств и прочих государственных структур как на боевой авангард, готовый своей грудью защищать непреходящие государственные ценности с укоренившимися традициями. И всем идти на смертный бой. До победного конца. Да, и включая молодёжные организации, типа Наши, Ваши, Молодая гвардия ЕР, Пионеры, Юнармия и прочие из разряда... — Югенд, которых не зря приучали браться за оружие и бороться против любой жизни до самой смерти.

После согласования и подписания ценной бумаги все они прослезились и послали самого умного из них в АП. Этим и закончилась их удивительная сессия.

Время шло своим чередом.