О кондовости московитого марксизма

Кондовый (перен., прост., неодобр.) — имеющий ограниченные умственные способности; неумный, несообразительный, невосприимчивый.
Викисловарь

В статье, носящей все признаки политического доноса, уважаемый Александр Скобов простодушно и искренне подтвердил мою правоту по всем пунктам возражений Игорю Яковенко. Но прежде всего он подтвердил верность выбранного мною заглавия: труд упорный тошен и ему. Я прекрасно знала, какой полемический заряд таит в себе цитата А. Пушкина, как знала и то, куда заведет она оппонентов. "Труд упорный" — это ведь не о Джордже, это не об обитателях гетто, это вообще не о физическом труде — это о труде в том смысле, что вложил в стих автор. "Труд упорный" у Пушкина — труд писательский, т.е. интеллектуальный. Заставить себя думать — вот что такое этот самый "труд упорный". Но "современный человек столетиями слишком много действовал и слишком мало думал"[1]. Если бы уважаемый оппонент взял на себя труд хоть немного, т.е. даже не совсем упорно, подумать, прежде чем писать, то статью можно было бы значительно сократить, как можно было бы и вообще не писать. Но не случилось... и получился, выражаясь словами автора, некий вариант "кондового" марксизма[2].

Давайте по порядку, как в предыдущей статье.

Чем иначе, если не "деревянностью" марксизма, можно объяснить эти строки ненаписанного "Шаржа, в котором бы они (я и мне подобные — И.Б.) рассуждали о прогрессивной исторической роли рабовладения и работорговли. Рассуждают о том, что без этих вещей не было бы современной рыночной экономики" (грамматика оригинала, курсив здесь и далее мой — И.Б.). Марксизм — прежде всего, если не вообще и только — диалектика; диалектика — суть развитие, эволюция; эволюция не знает альтернативы — она такая, какая есть, она подчиняется объективным законам, которые совершенно и никоим образом не зависят от человека, следовательно, не знает наших, человеческих, категорий "прогресс-регресс", "положительно-отрицательно", "хорошо-плохо", "гуманно-негуманно". Следовательно, рассуждать о том, о чем в мечтах г-на Скобова рассуждаю я (за всех остальных "них" поручаться не стану, потому что несу полную и окончательную ответственность за мною написанное), могут лишь великий основоположник философии московского либерализма В. Лоханкин и его апологеты с эпигонами. Рабство было. Следовательно, в своем свободном, эволюционном развитии человечество не нашло ему альтернативы. А это означает, что и капитализм, и благосостояние, и, главное, вытекающая из благосостояния гуманность наша, включая таковую господ Яковенко и Скобова, — все это вышло, в известной мере, из рабовладения, работорговли, детского труда и прочих очень неприятных и неприемлемых сегодня вещей. Это — наша общая история. Поэтому и упоминание капитализма, который "спокойно мог развиваться без него (рабовладения — И.Б.). Как развивался во многих странах" — нечто иное, как хотелочка. Такого капитализма не было. Несогласных приглашаю назвать хоть одну страну, где не было рабов.

И, чтобы не возвращаться, задумаемся над этим пассажем: "<...> рецидив рабовладения и отмена рабства были результатом решений людей, обладавших свободой воли. Рабство было отменено потому, что во все времена — даже в Древнем Риме — были люди, считавшие это мерзостью перед Господом и оскорблением образа человеческого. И в какой-то момент их оказалось достаточно много". Мы помним, что написано это "марксистом", пусть и кондовым, ну уж каким есть. Так вот.

1. Никакого "рецидива" рабовладение не знало — это была нормальная экономическая политика (стратегия, практика, modus operandi, способ существования — словом, как хотите) человечества на протяжении тысячелетий — почитайте на досуге, что "Господь" говорит практически на каждой странице Ветхого завета о рабах, как приказывает евреям захватывать рабов, убивать их, их детей, жен, — прелюбопытнейшее чтиво. Жаль, в те гуманные времена мобилок не было!

2. Марксизм, не кондовый, а ортодоксальный, отвергает роль личности в истории. Отвергает обоснованно и аргументировано. Железобетонно. Это — прямое следствие законов диалектики, и мне, надеюсь, позволят избежать цитирования банальностей.

3. О каком "Господе" — именно: с большой буквы, именно: "марксистом"! — в Древнем Риме речь? Но если в Древнем Риме никакого "Господа" не было и быть не могло просто потому, что его еще не придумали, то, согласитесь, не могло быть и "мерзости" перед ним, как не могло быть и людей, "считавших" нечто, чего не могло быть, "мерзостью" перед тем, чего (кого) не было.

4. Единственно, с чем можно согласиться с оговорками, так это заявление о том, что "<...> в какой-то момент их оказалось достаточно много". Кто такие "их" и какое внимание их "свободной воле" уделяет история, мы уже рассмотрели, здесь же важно упоминание некоего "какого-то момента". Какой это "какой-то" момент и почему этот момент наступил именно тогда, когда наступил, а не неделей раньше, несмотря на все старания еще тех, в Древнем Риме, автор утаивает, он хочет спровоцировать нас задуматься над "каким-то" моментом. Ну, что ж, добро пожаловать в мышеловку! "Какой-то" момент, с "теми" людьми и абсолютным значением их суммарной "свободной воли" — феномен исключительно экономический. Человек, в силу разумной деятельности, недоступной ни одному живому существу на Земле, сделал эту деятельность критерием "естественного" отбора. С этого момента человечество полностью зависит от развития экономики. А это значит, что момент, когда реализуется свободная воля людей, — всегда момент известного экономического развития, и люди, выражающие свободную волю, выражают ее настолько, насколько позволяет им уровень экономического развития. Рабство стало невыгодным как способ производства, раб по всем параметрам проигрывал машине, как лошадь — паровозу. Это и решило судьбу рабства. Оно, как способ выживания человека как биологического вида, стало неэффективным. Неэффективное, в диалектическом смысле, значит не просто тормозящее, не просто досадное, а смертельно опасное. Здесь природа сама принимает решение — через прибыль рост, рост доходов, благосостояние и т.д. (для краткости я говорю: через желудок). Не отменить то, что диалектически умерло, человек не может, как не может совершить коллективное самоубийство. Вот и весь секрет "проявления свободной воли".

5. "Erst kommt das Fressen, dann kommt die Moral" (Bertolt Brecht "Die Dreigroschenoper", 1928)[3]. В этом мире нет ничего нематериального — странно даже как-то напоминать об этом марксисту любой степени кондовости. Гуманизм, мораль и пр. — не исключения. Человечество может себе позволить гуманность лишь в зависимости от степени, вернее даже от гарантированности, наполнения желудка. Это плохо выглядит на бумаге, такие слова не принято говорить при дамах и "левых" мечтателях, но они прекрасно работают на практике — исключительно по этому незамысловатому лекалу и развивается биосфера, частным случаем которой являемся мы с вами. Человечество же, начиная с первых культов, вынесло себя "духовно" за рамки эволюционной формулы и приговорено с тех пор к жизни в постоянном конфликте между желудком (биологией, природой) и "духом" ("нравственностью", "гуманизмом"). Упорядочение этих двух категорий — природы и духа — их градация — не только в острой цитате классика, но и в нашей повседневной жизни: в нашем стремлении к образованию, карьере, накопительству и т.д. "Запретить", "отбросить" эту первородность биологии невозможно, как невозможно запретить эволюцию. Ее можно лишь признать, принять и понять. А это значит: заняться поиском путей "дрессировки", "приручения" нашей биологической основы к возрастающим социальным требованиям. Насильно это делать нельзя: все попытки "загнать человека в счастье", "сделать лучше", "создать нового", предпринятые Лениным, Сталиным, Мао, Пол Потом, Хо Ши Мином, Фиделем и пр. "мечтателями", всегда заканчивались кровавыми бойнями миллионов ни в чем не повинных людей. Но не иссыхает источник "мечтаний", не скудеют ряды "мечтателей", и вот уже новые поколения размахивают над головой человечества шашкой "преобразований", требуют новой крови, новых запретов, нового насилия.

Человека можно только воспитать.

Что из него получается, если его заставлять, видно по сегодняшней Московии, где вот уже восемь веков продолжается опыт по принуждению к счастью. Духовному. На голодный желудок. Один из результатов опыта — местные "кондовые" марксисты, пытающиеся из своего деревянного марксизма сколотить крест для Христа. Эдакий марксизм с христианским лицом.

Вот, коротко, все, что, по сути темы, хочу сказать.

Остальные пассажи статьи А. Скобова — частью политическое доносительство (я и AfD или приписывание мне собственных слов и "мыслей"), частью туманность фантазий (так признание "Да, цвет кожи не имеет здесь решающего значения" в начале одного абзаца предстает как "модифицированная, модернизированная и постмодернизированная форма социал-расизма" уже в конце следующего), частью вынужденное признание действительности ("В формально-правовой сфере его (расизма — И.Б.) нет совсем"), частью простое непонимание значения употребляемых слов ("принудительная политкорректность и толерантность") — все это в комментариях не нуждается, во всем этом читатель разберется сам.

[1] "/…/ bisherige Mensch seit Jahrhunderten bereits zu viel gehandelt und zu wenig gedacht", Martin Heidegger: WAS HEISST DENKEN? — Max Niemeyer Verlag, Tübingen, 1954, S. 2. (Мартин Хайдеггер: ЧТО ЗНАЧИТ ДУМАТЬ? Пер. с нем. здесь и далее мой — И.Б.)

[2] Спешу объясниться. Значение употребленного А. Скобовым "красивого" слова "кондовый" каждый может узнать из Викисловаря. Слово это служит исключительно для описания свойств и качества дерева (древесины), в переносном, на человека, смысле, кроме указанного в эпиграфе, имеет еще значение "исконный". "Исконным" марксистом, т. е. марксистом первых дней, искони, г-н Скобов быть не может в силу причин геронтологических, и нам остается выбор между "марксистом деревянным" и тем, что в эпиграфе.

[3] "Сперва — жратва, потом — мораль" Бертольд Брехт, "Трехгрошовая опера"