Небитый на битого в суд подает

В последнее время противостояние между застройщиками и местными жителями в Москве стало чуть ли не повсеместным. Горячими точками стали Живописная улица, Теплый стан, парк "Торфянка". Москвичей возмутили вырубки деревьев на ВДНХ, в Кусково, на Парковой. Там, где сломить сопротивление было труднее всего, против протестующих возбудили уголовные дела. Одним из таких протестующих стал Дмитрий Бойнов, пытавшийся защитить от застройки парк "Дубки". Активисту сломали ногу, избили и на него же возбудили уголовное дело. Подробнее о деле Бойнова согласилась рассказать адвокат Бойнова Татьяна Прилипко.

 

— В чем суть дела Бойнова?

— Существует очень давний конфликт, он тянется уже почти год. Люди, живущие поблизости от парка "Дубки", категорически против строительства многоэтажного дома на территории парка. По сути, они вправе протестовать. Строительство этого дома существенно ухудшает их качество жизни и с точки зрения местоположения этого дома, и с точки зрения экологии и ряда других параметров. Властям, конечно, наплевать. Жители писали во все инстанции. Они получили заключение о том, что строительство разрешено, перед этим было решение о том, что не разрешено. Тем не менее строительство не останавливалось. Жители устраивали пикеты, выходили протестовать, не пропускали строительную технику на площадку. В результате застройщик понизил этажность, но от проекта не отказался. Жители продолжают протестовать, в частности протестуют против заезда большегрузных машин на территорию парка. Вот, собственно, причина этого конфликта.

Что касается Бойнова, он коренной москвич, человек с очень активной жизненной позицией, оправдывает свою фамилию. Он принимал участие в этих акциях протеста с самого начала. Кто громче всех кричит, тому и попадает. В апреле 2016 года, во время одного из выходов инициативной группы к месту строительства, сотрудники полиции сломали Бойнову ногу.

— Как такое могло произойти?

— Ему сломали ногу, когда в очередной раз запихивали в автозак. Чтобы было понятно, это не субтильный юноша, это большой человек, ростом примерно метр восемьдесят, сломать ему ногу — надо было постараться.

Я вступила в дело только осенью и узнала об этом только в конце следствия. До сих пор не могу найти постановление об отказе о возбуждении уголовного дела против сотрудников полиции. Я не видела этого постановления, но, видимо, отказали "в связи с отсутствием состава преступления". Я очень надеюсь найти и обжаловать отказ до того, как дело уйдет в суд. Ведь все очевидно: вот, пожалуйста, нога сломана, а до того, как его запихнули в автозак, она не была сломана. С точки зрения юриспруденции имеется прямая причинно-следственная связь.

Так вот, в апреле ему сломали ногу, а в мае он снова вышел протестовать, где и произошла злополучная свалка с участием охранников стройки. В ходе той акции жители пытались помешать въезду на площадку машине с бетоном.

С точки зрения закона о частных охранных предприятиях, действия охранников являются правомерными только до границы стройплощадки, остальное находится в компетенции полиции. Если кто-то мешает въезду техники, они должны вызвать полицию, но не встревать в это дело сами. Таким образом, все их действия незаконны! Но владельцы этой стройки, видимо, достаточно уверенные в поддержке городских властей, считают, что если им что-то надо, то они могут это сделать.

— Может быть, сохранились какие-то видеозаписи столкновения?

— У протестующих нет толковой видеозаписи ни первого, ни второго инцидента с Бойновым. Вроде бы снимала девочка-журналистка, но все, что она сняла — это собственные ноги и мельтешение. Поэтому все, чем мы располагаем — это видеозапись, сделанная самими охранниками. Эту запись считать качественной нельзя, потому что значительную часть происходящего от зрителя скрывает козырек какой-то крыши. Но и на этой записи видно, что Бойнов ни на кого не нападал, наоборот — на него напали. На видео видно: Бойнов идет по направлению к воротам, не доходит, в это время с улицы, с проезжей части, поворачивает машина, в этот же момент на него нападают охранники. Это видно даже по той картинке, которая есть, по тому, что не заслонил этот козырек.

Нападает на него человек в красной куртке. Это прораб стройплощадки — Монастырский, как я потом выяснила. Как на Бойнова нападают охранники, на видеозаписи не видно. Но и Бойнов, и две свидетельницы говорят, что в нападении участвовали и Монастырский, и те двое охранников. Бойнов после травмы был на костыле: знаете, такой костыль, который крепится к локтю? Монастырский, а потом и те двое начали отнимать у него этот костыль. И на видео видно, что костыль этот Монастырский у него забрал. Кто-то из ребят, которые там были, отнял костыль у Монастырского, вернул его Бойнову, началась общая свалка. Свидетельницы сообщают, что охранники почти повалили Бойнова и наносили ему удары в спину. Как говорит сам Бойнов, когда охранники начали его колошматить, он почувствовал адскую боль, и подумал даже, что во второй раз сломал ногу.

Он несколько раз сказал им, чтобы они отстали от него, но они продолжили его избивать, и тогда он достал баллончик с перцовым наполнением. Он предупредил их, что готов применить баллончик, хотя они, конечно, утверждают, что не слышали от него ничего кроме грубой ругани, которой, кстати, не было.

Как говорят свидетели, основная часть этой перцовой струи попала на одежду. Тем не менее охранники отправились в травмпункт, где у них зафиксировали химический ожог

"конъюнктивы и роговицы 1 степени как поверхностное повреждение, не повлекшее утраты трудоспособности, в том числе и кратковременной, и расценивается как повреждение, не причинившее вред здоровью". Перцовый баллончик — он в принципе безопасен, это не травматическое оружие.

Да, будешь долго рыдать, но получить серьезную травму вряд ли возможно. Но в результате Бойнову вменяется умышленное хулиганство: нарушение общественного порядка, выразившееся в явном неуважении к обществу. При этом ему вменяется вторая часть, то есть хулиганство в отношении лиц, осуществлявших деятельность по охране общественного порядка. Но охранники стройки не могут осуществлять такую деятельность, у них лицензия на охрану объекта, а не на поддержание общественного порядка. Я, например, считаю, что он защищался. Более того, когда мы отсматривали видеозапись с понятыми, притащили с улицы двух абсолютно посторонних девочек.

Они смотрят эту видеозапись и вдруг одна из них говорит: "Так он же защищается!" — и вторая тоже: "Да!". Даже для людей, не вникавших в дело, все очевидно.

Видимо, следствие решило подпереть чем-то этот колосс на глиняных ногах. Перед окончанием предварительного следствия мы вдруг выясняем, что Бойнов, оказывается, ударил товарища Монастырского по локтю, чем "причинил ему сильную физическую боль". Монастырский сходил в травмпункт, где жаловался почему-то на боль в шее. Ему там даже диагноз поставили: "напряжение шейных мышц". Вот какая связь между травмой локтя и болью в шее?!

Юриспруденция не имеет сослагательного наклонения, но даже если бы Бойнов ударил "несчастного" Монастырского этим самым костылем по локтю, то вряд ли мог причинить ему серьезную боль. Монастырский был в плотной куртке, а костыль этот — не что иное, как полая алюминиевая трубка. На записи видно, когда у него отняли костыль, он хромает как утка, а если бы он замахнулся, то и сам бы упал.

Но и это еще не все "сюрпризы": чем дальше в лес, тем толще партизаны. Оказывается, что и чоповцев он тоже ударил: обоих, и каждого по два раза. Возникает вопрос — когда успел? Их слова ничем не подтверждаются.

— А когда они пошли в травмпункт и зафиксировали травмы от костыля?

— Травмы чоповцев не зафиксированы вовсе. Там нет травм. Они "ощутили сильную физическую боль" — это квалифицирующий признак для статьи 116-й УК РФ "Побои". Если человек не говорит, что испытал "сильную физическую боль", вот именно в этой формулировке, то и состава нет. А они испытали. Нет никаких травм на конечностях, на шее...

— Нельзя же заявить, что испытал сильную физическую боль, и никак это не подтвердить, справкой из травмпункта…

— Заявить можно все что угодно. Можно симулировать сотрясение головного мозга при желании. Кроме их слов эти заявления о телесных повреждениях не подтверждаются ничем.

Сначала ни о какой "сильной боли" они не говорили — это дополнительные показания, появившиеся перед окончанием предварительного следствия. Следствие подсунуло эту статью только для того, чтобы хоть что-то, по их мнению, "осталось в суде".

— Что сейчас происходит с делом Бойнова?

— Дело сейчас находится в подвешенном состоянии. После 25 декабря следствие было окончено, дело было сдано в прокуратуру. Естественно, я написала итоговое ходатайство о прекращении дела в связи с отсутствием состава преступления. По состоянию на 18 января его не вернули следователю и не направили дальше в суд. Обвинительное заключение на данный момент не утверждено.

Когда мы заканчивали дело, следователь прямо сказала: "Прокуратура нам его вернет".

— Это говорит о качестве следствия или о качестве дела? Есть же у нас такая беда — "качество следствия"...

— И о том, и о другом. Тут все "в одном флаконе". Понимаете, сказать, что качество следствия совсем плохое, я не могу. Следователь очень тщательно пыталась всех допросить, но при этом она сделала совершенно потрясающий ляп. Она знала, что нарушает закон, тем не менее в какой-то момент она решила провести очную ставку между Бойновым и одним из "бесконечно несчастных" потерпевших. Бойнов на тот момент никаких показаний не давал. Мы решили помолчать до суда. Это нонсенс: если у одной из сторон нет показаний, то очную ставку проводить нельзя. Очная ставка проводится для устранения противоречий между показаниями.

Когда следователь сказала, что будет очная ставка, я спросила: "Товарищ майор, какая очная ставка, нам же устранять нечего, у Бойнова нет показаний! Вы же понимаете, что в таком случае очная ставка не проводится?". Она мне ответила: "Ой, вы знаете, вы потом исключите ее как очную ставку, проведенную с нарушениями закона, но я ее проведу".

Спрашиваю: "А смысл?" Отвечает: "Ну понимаете, мне приказали, я и делаю"

Она же майор, значит достаточно давно работает, как минимум лет семь, и я не могу сказать, что она дура, но она просто делает, как скажут. Я пыталась ей напомнить о понятии профессионального достоинства: "Послушайте, но вы — следователь, вы — офицер, вы — майор, в конце концов, не младший лейтенант! Вы не вчера пришли, что же вы сами себя так не уважаете? Позволяете себе заведомое нарушение закона, полную ерунду — только потому, что кто-то указал".

— Помогло?

— Нет, конечно, в такие моменты обычно опускаются глазки и: "Ну вы же понимаете…" Постоянно приходится слышать это их "ну вы же понимаете…". "Ну вы же понимаете" — и "двушечка", "ну вы же понимаете" — и "пятерочка", "десяточка"… То есть все всё понимают, никто ничего не делает.

— А какие перспективы у дела Бойнова?

— Трудно сказать, не ясно с чем они вернут или с чем отправят в суд, с какими указаниями от начальства. Уголовно-процессуальный кодекс не регламентирует так называемое доследование. Но такова наша "правоохранительная" практика, что самое большое преступление и самая большая беда для следователя — прекратить дело, для судьи — вынести оправдательный приговор, для прокурора — отказаться от обвинения. Абсурд, но прокуратура упирается до последнего, чтобы не прекратить даже самый большой абсурд, хотя одна из основных функций прокуратуры — надзор за законностью, а суд… 0,4% оправдательных приговоров на всю Россию. О чём это говорит?..

— Почему суд зависим от обвинения?

— Это страх потерять свое место, выпасть из корпорации. Существует наработанная технология: обвинительное заключение на флешечке передали судье, тот перекачал в приговор. Если бы суды по всем этим идиотским обвинениям с липовыми экспертизами, с безобразными допросами и т.д. принимали справедливые решения, то эта спираль могла бы начать раскручиваться в обратную сторону, но совершенно очевидно, что власти это не нужно и она этого не допустит. И следствие, и обвинение были бы вынуждены готовить материалы более качественно, а пока они уверены, что "и так пройдет", пока есть палочная система, у них и стимула как-то стараться нет. Manus manum lavat (рука руку моет — лат.), а иногда даже Pecunia non olet (деньги не пахнут — лат.).

— То есть в качестве "оправдательного приговора" для Бойнова мы можем ждать только условного срока?

— Да, это вероятно. Я не бабка-гадалка и не хочу гадать на кофейной гуще. На 99% реальный срок он, конечно, не получит, но условный могут дать проще простого.

Будь я судьей, я бы его оправдала. И не потому, что сегодня я его адвокат. Просто, если грамотно оценить материалы дела, то другого решения быть не может. Нужно оценить причины конфликта, понять, был ли мотив у Бойнова для совершения преступления вообще. Ведь мотив — это то, что должно доказывать следствие. Был ли у Бойнова мотив совершать хулиганство? — Нет, он не маргинал, не алкоголик. Реальные его действия содержат состав хулиганства? — Нет, он оборонялся — он же не прибежал туда с этим баллончиком, чтобы поорать, подраться — это на него напали. И уж тем более нет состава преступления по этим обвинениям о нанесении побоев. Но на сегодняшний день судьи боятся выносить оправдательные приговоры.

— Чем грозит Бойнову условный срок?

— Это судимость. Трудности в устройстве на работу: если служба безопасности на новом месте запросит информацию на него, то он получит отказ.

Я вам приведу пример: по одному делу три года назад в апелляционной инстанции у меня была оправдана моя подзащитная. Суд ее осудил, а апелляция ее оправдала с правом на реабилитацию и прочее. Тем не менее ее до сих пор не берут на работу в престижные компании, где она могла бы работать, не будучи привлеченной. Она оправдана, служба безопасности, конечно, получает эти сведения, но это ничего не меняет.

Формально по закону после окончания условного срока человек считается не судимым. Это по закону, а в реальности человек мог быть судим 30 лет назад, но в случае нового процесса, даже когда человек уже не должен нигде ничего указывать, следователь обязательно достанет из заплесневелых закромов родины эти сведения и приложит их "фоном".

— Почему именно Бойнов?

— Люди воюют за "Дубки" уже десять месяцев. Кого-то надо наказать, чтоб остальным не повадно было! Почему против Бойнова, а не против кого-то еще? — потому что он был активен всю эту кампанию, потому что он не смирится: это стало ясно, когда он продолжил протестовать уже со сломанной ногой.

К тому же это дополнительная страховка.

Никто не знает, вдруг возбудят уголовное дело против тех же, кто сломал ему ногу. Срока обжалования по делу нет, срок исковой давности — три года. Чтобы прикрыться, они могли решить нейтрализовать пострадавшего.

Есть общая направленность системы на устрашение, а конкретное решение, наверное, принимается где-то на уровне района. Выхватывают самых ярких, самых активных. Основная часть протестующих в "Дубках" — это мамочки, которые гуляют с колясками, бабушки. Репутационно некрасиво получится, если взять "тростиночку на 60 килограмм живого веса" и сказать, что она этому мордовороту Монастырскому боль причинила. А этот, ну что — здоровый мужик.

Не зацепили бы Бойнова, взяли бы другого. В стране в целом действует система запугивания. Мое мнение, что это политика государства, а никоим образом не решение отдельно взятого префекта. Таких горячих точек в Москве много. Возьмем для примера "Торфянку": там же были просто бои местного значения, и там тоже возбуждаются уголовные дела против участников. Или Кусково — историческое место, суперисторическое! Но задержали же там всех, кто грудью ложился на эти вековые дубы, чтобы не дать их спилить! Задержали всех, включая журналистов и какого-то иностранного гражданина. Всех по автозакам, всех по отделениям! Что это, если не запугивание?

Чтобы Собянин этого не знал — не может быть, потому что без Собянина и солнце над Москвой не вставало бы. И, конечно, Путин тоже знает.

Эта политика запугивания собственного населения началась еще с 2012 года (если не раньше): когда разогнали митинг на Болотной площади, когда начали сажать тех, кто оказался втянут в это дикое побоище с избиением безоружных людей, когда Госдума напринимала все эти "запретительные законы"...

— А какие, на ваш взгляд, перспективы у движения в защиту "Дубков" и других подобных движений?

— Да никаких перспектив! Дом уже стоит, люди будут возмущаться, ну, пусть возмущаются: у нас же "демократия", "свободная страна". Ни суды, ни полицию, ни в целом власть это не волнует.

— Вы полагаете, нам нужна люстрация?

— Повсеместное отстранение, "охота на ведьм" — нет, не нужна. Всех люстрировать невозможно. Прежде чем люстрировать, нужно выводить людей за штат, а потом каждого проверять, смотреть, что делал человек. Чем новая власть будет отличаться от прежней, если начнет судить не глядя? В свое время Шарлю де Голлю понадобилось два года, чтобы превратить французское правосудие в то, чем оно является и по сей день. Он в одночасье уволил всех судей, потом при помощи очень серьезных экспертных комиссий он "пропустил весь штат через очень мелкое сито". Примерно 25% судей вернулись на свои места, остальных набрали из лучших выпускников юридических колледжей, которые никогда не занимались никакой государственной деятельностью. Люстрация безусловно нужна, но не должна быть повальной, она должна в первую очередь коснуться тех, кто принимал решения, проявлял инициативу.

Конечно, есть те, кто трусливо исполнял чужие решения, но они могут нормально работать и при новом строе. Весь вопрос — кого они будут бояться: начальника или закона.

— Франция относительно России небольшая страна, как мы вдруг останемся без наших судей, полицейских…

— Для того чтобы понять, нужно что-то сделать. Это зависит не от размеров страны, а от наличия политической воли и воли общества. Так что давайте сначала попробуем соблюдать хотя бы и сегодняшние законы, а?