Борьба за безъязыкость

То, что в России в той или иной форме восстанавливается однопартийная система, видно невооруженным взглядом. Но вот с тем, что у партии, нацелившейся на руководящую роль в новой исторической трагедии, нет политического лица и идеологии, я не согласен. У оппозиции, с другой стороны, сегодня нет того комфорта и досуга, которые, видимо, способствуют вылетам господина Суркова в околофилософские эмпиреи. Его идеологические тексты сейчас достойны внимания не потому, что на них стоит отвечать – он ведь сам, кажется, из той когорты, что не ведет ни переговоров, ни дискуссий с теми, кто не с ним. Но сегодня, когда общество опять оказывается за решеткой однопартийности, из того, как современный классик-службист осуществлял теоретическую подготовку этой акции, можно и нужно сделать несколько интересных выводов.

В начале 2005 года я написал эссе "О смысле русского бунта". Оно было издано в Киеве как книга "Это – революция!". Ее политическую ориентацию кто-то назвал либерально-патриотической, но сейчас я упоминаю о ней лишь в связи с текстами, написанными господином Сурковым в качестве идеологического обоснования "суверенной демократии". Дело в том, что я нашел у Суркова очень много похожего на рассуждения в моей книжке – с совершенно противоположными выводами. "Россия, мол, хронически отстает, наша роль в мировом разделении труда примитивна, мы задыхаемся в путах бюрократии, прилипшей к нефтяной трубе, мы захлебываемся в безбрежном коррупционном болоте", – соглашаются Владислав Юрьевич и ваш покорный слуга. "Надо менять систему, надо менять власть", – делает прямолинейный, неоригинальный вывод один. "Надо безоговорочно поддерживать власть, – находит неординарное решение другой. – И лично товарища Путина!"

По мне так Сурков все-таки на голову выше субъектов типа Леонтьева. И если бы путинизм был регулярно представлен в телевизоре хотя бы на сурковском уровне, то, может быть, какие-никакие ростки дискурсивной культуры у нас начали бы пробиваться. Леонтьев, возможно, тоже мог бы потоньше работать и ему просто отведена такая роль, но одно то, что ему не надоедает, все же о многом говорит. Цинизм – дефект не только совести, но и интеллекта, хотя при авторитаризме это менее заметно, чем при демократии. Но то, что сегодня политические передачи аудиовизуальных СМИ, за редким исключением, не подымаются даже до сурковского уровня – не случайно. И вовсе не только потому, что редакторы боятся, что народ не заценит архетипа и холизма и не поймет сносок на Кеннана и Пригожина. Боятся другого. Боятся, что сама структура и стихия языка, который обкатывают на верной службе недемократической власти, невольно, на ходу, заведет мысль. Ведь борьба, конечно же, идет не за идеологию, а за безъязыкость, которая, по Канту, заставляет людей просить умного дядю сделать за них работу по осмыслению действительности. Режиму разведчиков, нефтяников и газовиков необходимо освящение некой идеологической кабаллой, но ее тиражирование – опасный покер, перебор, который может привести к неправильным выводам: и из сурковских признаний, и из сурковских непризнанных ошибок.

"Русскому взгляду свойственна романтическая, поэтическая, я бы сказал, дальнозоркость. Что рядом: покосившийся забор, дурная дорога, сор в ближайшей подворотне – видится ему смутно. Зато светлая даль, миражи на горизонте известны в подробностях. Уделяя больше внимания желаемому, чем действительному, такой взгляд на вещи приводит к поискам единственной правды, высшей справедливости. Создает ощущение если не исключительности, то особенности, непохожести на соседей" (В. Сурков. "Русская политическая культура"). "Сор в подворотне" – что правда, то правда. Хотя поэтическая дальнозоркость не помешала, например, в Рязани в роковом 1999-м гражданину Картофельникову заметить у своего дома людей с подозрительными мешками. Он, другие жильцы и Рязанское УФСБ проявили те самые не очень типичные, по Суркову, для русского синтетического сознания аналитические способности, в результате чего были пойманы террористы-неудачники, оказавшиеся агентами ФСБ. Затем, как известно, была опять же нетипично аналитическая телепрограмма НТВ "Рязанский сахар", в которой большинство жителей дома выразили недоверие ФСБ, утверждавшей, что закладка взрывчатки была учебной. Несколько депутатов Думы потребовали расследования. Ковалев с Юшенковым создали комиссию. Литвиненко написал книгу, Трепашкин стал рыться в делах, я снял фильм "Недоверие". Все как-то не по-русски, слишком аналитично, не синтетично как-то. Но в результате-то все путем? НТВ разгромили, расследование в Думе заблокировали, жильцов и свидетелей запугали, дело засекретили, Юшенкова и Литвиненко убили, Трепашкина посадили – но это все, конечно, не связано. Вот это уже синтетично, это уже "по-русски".

Осознает ли господин Сурков, хотя бы в те редкие моменты, когда его стиль начинает отдаленно походить на искренность, что он на всю катушку использует административный ресурс, который дает всероссийское слово только ему одному? Что смог он к нему подготовиться настолько, насколько ему и его помощникам хватило вдохновения, в то время как его оппонентам, со всей мощью постельцинской государственности затыкается рот грязным кляпом? И что на высшем, культурно-цивилизационном, архетипическом, холическом уровне этот кляп состоит из всех незаконных засекречиваний, запугиваний, подтасовок и убийств? Полагаю, что прекрасно осознает. И называет все это "единственной правдой", "высшей справедливостью". Между тем, среди россиян, с которыми господину Суркову приходится общаться, далеко не все страдают поэтической дальнозоркостью, терпя покосившиеся заборы и "сор в подворотне". Сугубые прозаики миллиардеры платят и за качественные заборы, и за охрану, а главное – за охранительную идеологию, что очень разумно, ибо против революции никакие заборы с охраной не помогут. Сурков не Суслов, и сегодняшний кляп – не тотальный контроль однопартийности брежневского типа. Сегодняшняя однопартийность позволяет Суркову цитировать Бердяева и даже Бродского, а союзникам Суркова, "молодогвардейцам", тешить традиционный левый электорат просоветской ностальгией. Что это: внутрипартийная демократия или уже суверенная? Ельцин, Брежнев, Сталин, Николай II, Петр I — кто угодно может быть повернут нужной для партии стороной. Но ведь это и есть диалектика, ничто ведь неоднозначно. Тотальная диалектика с одной единственной целью и ценностью — Государство Российское -- разумеется с условием, что государство это они. Три года назад я рекомендовал Суркову взять на вооружение Гегеля. Неужели он внял? Да нет, наверное это витает в воздухе. Или бродит призраком. Вот только у старика Гегеля была еще одна абсолютная ценность – свобода. А вот она-то среди сурковских штампов, разводящих расчетливый Запад и поэтическую Россию, куда-то затерялась. По той простой причине, что институт новейшей идеологической эклектики может существовать и выполнять свои пропагандистские функции только при отсутствии свободы.

Общечеловеческие ценности есть. И на Западе (и не только в Германии) были и есть попытки представить шовинистические мифологии источником высших ценностей. Настоящий патриот ценит в нашей традиции не вертикаль власти, а любовь и сострадание к человеку. Это они, выраженные нашими писателями и художниками, есть основа нашего национального самосознания: любовь и сострадание, и, да, да, свобода — читайте внимательней классиков, которых цитируете! Свобода от тирании и бюрократии, а не энергетическая, ядерная или еще какая империя.