Записки "экстремиста" — 2

Окончание. Первая часть — по ссылке

"Объяснения нарушителя"

Чтобы завершить тему протоколов 27 марта 2022 года, процитирую свои "объяснения нарушителя", нацарапанные вкривь и вкось (слишком тяжёлым был эмоциональный момент). Я не признал себя виновным ни по одному обвинению ("сопротивление законным требованиям полиции", "размещение экстремистской символики в интернете", "дискредитация вооружённых сил" и "подрыв доверия к военной операции РФ" в Украине).

В последнем случае я написал:

"С протоколом не согласен, так как считаю антивоенную позицию ("нет войне") патриотической,

выраженной в интересах России и её граждан. Считаю войну с Украиной, оккупацию её территории, вероломное нападение на Украину и гибель тысяч мирных украинцев и россиян — нарушением международного права и военным преступлением против человечества. С задержанием не согласен, как и с запретом звонить адвокату".

В протоколе об "экстремистской символике" я написал: "С протоколом не согласен. Оппозиционную деятельность Навального в рамках закона считаю полезной и спасительной для российского государства".

Перед тем как ближе к полуночи запихнуть меня в камеру ОВД (2 на 3 метра с решёткой вместо двери), предварительно изъяв шнурки от кроссовок и шнур от капюшона, Завлунов торжественно пронёс мимо меня в пакете для вещдоков смартфон и рукописную наклейку "Нет войне", представлявшие главную угрозу.

Мирная жизнь грозила развалить путинскую империю, сфокусировав внимание на внутренних проблемах. Война была спасением режима, а мир — угрозой номер один. Но даже в годы СССР брежневский синклит не додумался криминализовать борьбу за мир. Мы сдавали кровные рубли в советский фонд мира и везде таскали слоган "Миру — мир". Самые звонкие голоса страны распевали: "Солнечному миру — да, да да! Ядерному взрыву нет, нет нет!" (Сегодня это "экстремизм"). Но эпоха "детанта" закончилась. В отличие от зрелого совка с его вялым миролюбием, путинский режим может выживать лишь в условиях военной истерии. В условиях мира путинизм хиреет и теряет шансы на долгую старость.

Подробно говорить о трёх судах не имеет смысла, — там я повторил всё, что писал в протоколах и говорил в "ментовке". Война с Украиной — военное преступление, за которое наступит коллективная ответственность. Экстремизмом является война и оккупация, а не борьба за мир (и так далее).

Главная мысль, которую я пытался донести до судей, была в том, что будущее этой страны, её исторический выбор — должны решаться не в полиции и судах, не за решёткой в спорах с прокурорами (у этих структур просто нет соответствующей компетенции для исторических суждений), а в гражданском обществе, в полноценной и свободной дискуссии. Только такой выбор будущего способен привести страну к успешному развитию, а не к полицейской гангрене и медленной смерти. А пока мы спорим о путях развития в тюрьме, в судах и спецприёмниках, — за судьбу России можно смело пить, не чокаясь.

Гораздо интереснее самих заседаний судов был их порядок, согласованный, конечно, с "цпэ". То, как суды с прокуратурой плясали польку-бабочку с охранкой в интересах этой конторы, даёт представление о хозяевах жизни в этой стране. График заседаний по моим делам был составлен так, что после отсидки первого срока (с 28 марта по 11 апреля) я прямиком попадал не на волю, а в руки прокурора, молодого малого лет 27, который (оцените театральную деталь) ожидал меня на выходе, прямо в спецприёмнике, торжественно сидя в мундире посреди освещённой комнаты с пачкой бумаг на столе. Страсть к дешёвым эффектам отражала дешевизну полицейских "аргументов". Уверен, такой чести не удостаивался ни один сиделец, — только "политический", как меня прозвали сотрудники "Белых столбов" в ответ на запросы друзей. ("У вас находится такой-то?" — "А, это политический? Да, он у нас").

После первых 15 суток выход на свободу был назначен на 20 часов вечера 11 апреля, после рабочего дня. Ничто не мешало назначить суд на следующий день (что было в порядке вещей по административным делам). Но вместо этого было организовано ночное заседание (!) с дежурным судьёй — с единственной целью вернуть меня обратно в спецприёмник в тот же день на новые 15 суток. (КрЭатив охранки, разумеется.)

Это странное ночное заседание под председательством Рыбиной запомнилось мне тем, что один из студентов-свидетелей отказался меня оговаривать. Странность этого процесса состояла в том, что сюда притащили свидетелей по делу об "экстремизме", по которому я уже отсидел. Дело новое, а свидетели старые. Что за чудеса? — на мой вопрос Рыбина так и не ответила. Новое обвинение против меня касалось "возбуждения розни к социальной группе "полицейские", но эта тема не обсуждалась в ОВД 27 марта, где и находились в роли понятых "свидетели Шеремет К.А и Галич Д.Р." (тот самый блондин).

И вот ночная мизансцена. Судья Рыбина спрашивает студента Шеремета: "Вы помните, как Хоц говорил при вас, что страница в Фейсбуке принадлежит именно ему?" Долгое молчание со следами внутренней борьбы. "Нет, я этого не помню", — говорит студент. Честно говоря, я и сам не помню, чтобы тема авторства страницы обсуждалась в день задержания. Тем более не мог я признаваться в этом авторстве, потому что всегда брал 51-ю статью конституции с правом не свидетельствовать против себя. Парень честно говорит: "Я не помню".

Повисает пауза. Рыбина задумчиво глядит на 27-летнего прокурора с видимым упрёком: "Как же ты работал со свидетелем, если он не помнит? Что мне теперь делать?" Прокурор глядит на Рыбину — и тоже молчит как рыба об лёд.

Судья отпускает студента и вызывает второго. Не помню, какие показания он давал, — возможно, что тоже "не помнил". Но вот я открываю решение судьи и читаю там чёрным по белому: "Кроме того, вина в совершении правонарушения подтверждается показаниями свидетелей Шеремета К.А. и Галича Д.Р., которые подтвердили принадлежность личной страницы в Facebook Хоцу А.Н." (конец цитаты).

Кого в России удивишь лживым вердиктом суда или лживым полицейским протоколом? Это и есть правовая "норма". А парню всё-таки спасибо, личная победа над страхом и конформизмом — важная вещь.

"Он против России..."

Способы давления, чтобы выбить кого-то из колеи, могут быть самые разные. Например, между двумя арестами, без шнурков, меня повезли ночью в ОВД "Зареченское", чтобы "прокатать пальцы". (Догадайтесь, чья была идея? — конечно, подполковника.)

Пикантность ситуации заключалась в том, что мне уже "прокатывали пальцы" в ОВД "Центральный" до наложения гипса. Полицейская машинка посчитала каждый мой преступный капилляр, отсканировала пальцы и ладони и отправила всё это в общую базу данных. Но не тут-то было. Уже с гипсом на руке меня закинули в другое ОВД на повторную дактилоскопию. (То ли из-за отсутствия общей базы данных в МВД, то ли по причине ведомственного идиотизма.) То есть если вы живёте в одном районе города и совершаете преступление, то в соседнем ОВД ваши отпечатки будут недоступны. Эффективность 21-го века.

Сам процесс напоминал бродячий цирк. Молодой малый из дежурки (бляха номер… уже не помню) со стволом на ремне пытался приложить руку в гипсе к сканеру. Получалось как-то слабо — сканер её "не видел".

"Что он натворил-то?" — спросил малый "эшника" за моей спиной. "А он против России", — мрачно ответил "эшник", по простоте не видя разницы между страной и режимом. Малый тряхнул головой, как-то крякнул и побежал за тупым ножом, которым стал пилить бинт вокруг большого пальца (бинт как раз фиксировал гипс в нужном положении). Пилил долго, минуты две. Наконец, освободив от него часть ладони, снова стал прикладывать руку к сканеру. Но тот опять завис. Тогда малый решил ограничиться отпечатками пальцев — и стал буквально выворачивать каждый палец (гипс при этом болтался без прочной фиксации). Не скажу, что я побывал в гестапо, но если как-нибудь вы решите повертеть пальцы на сломанной конечности, поймёте, что я чувствовал. "Что, больно?" — весело спросил малый, прижимая мизинец к стеклу, пока я пытался найти руке хоть какой-то безболезненный угол для его процедуры. Что бы я ему ни ответил, — я был "против России", и этого было достаточно.

"Белые столбы"

Неожиданно, но факт: спецприемник оказался местом полезного опыта. Несмотря на форму, те, кто здесь работает, — не вполне "полиция", а, скорее, социальная служба. Как и для любого интроверта, "принудительное общение" было для меня некоторым испытанием, но в целом я считаю, что неплохо справился с месяцем в камере (точнее, двух: я сидел в третьей и восьмой). Единственной проблемой было курение, но оно казалось неизбежным злом: похоже, что в "Белых столбах" некурящим был я один.

Чистенькая, ухоженная территория за высоким забором, коридор на восемь камер (в каждой по четыре человека), двухместная — для женщин (но мы таких не видели), обычные кровати, пара тумбочек, туалет в углу за пластиковой дверцей (так называемый "дальняк", единственное место, скрытое от камеры наблюдения под потолком). Все они выводятся на монитор дежурного. В конце коридора библиотека, душ (раз в неделю) и выход для ежедневных прогулок в две большие клетки — пять на десять шагов каждая (в течение дня камеры выводят по очереди). Час прогулки и 15 минут общения по телефонам, которые выдают из специальных мешочков с номером камеры. На трубке твоя фамилия, написанная на бумажном скотче. Говорят, что раньше можно было звонить целый час, но потом режим ужесточили. Свидания в "Белых столбах" были запрещены (формальная причина — ковид), позволялись только передачи.

(Пишу подробно, вдруг кому-то пригодится?) Постоянный ночной свет был для меня проблемой, пока я не догадался класть на глаза полотенце. Питание было вполне неплохим; в пластиковых контейнерах его доставляли из столовой: молочная каша с утра, в обед куриная лапша, мясные котлеты, тефтели, пюре, макароны, гречка и рыба, на третье кисель или чай (кофе, если прислали его в передаче), кипяток из чайников для любителей "чифира", который можно заварить в пластиковой бутылке и хранить весь день завернутым в одело (точней, напиток называется "купец", нечто менее крепкое).

Ложку, кружку и постельное бельё выдают при поступлении. Заходя с улицы, ты сдаёшь вещи под опись и попадаешь в специальный "стакан" из решёток (полтора на полтора метра), где снимаешь всю одежду, просовывая вещи для осмотра. В конце этой увлекательной процедуры ты должен спустить трусы и присесть три раза (видимо, на случай "контрабанды" в пикантных местах). В начале второго срока меня всего лишь похлопали по карманам (у "политического" были свои преференции). Смены полицейских отличались разным стилем общения (к тебе обращались на "ты" или на "вы"), но в целом это были доброжелательные люди, несмотря на бляху на мундире.

В камере — два больших пластиковых окна с решёткой (когда-то, говорят, здесь стояли ярусные кровати на 8 человек и под потолком два небольших окошка). Распорядок дня висит на двери в каждой камере (я выписал на память): 7 часов подъём, до 8:30 — туалет и уборка камеры (швабру и воду в ведре приносят на время). 8:45–9:30 — покамерный обход; арестанты выходят в коридор, начальник смены даёт указания и выслушивает просьбы: например, передать в камеру зеркало (автомобильное, в пластиковом корпусе) и станки для бритья, сходить в библиотеку или отказаться от прогулки (моя куртка не застёгивалась поверх гипса и в снежные дни я предпочитал не мёрзнуть в клетке целый час). Тем временем сотрудники проверяли камеры на случай нежелательных предметов и заглядывали под матрасы. С 9:30 — завтрак, с 11:00— прогулка, 13:00–15:00 обед. До 17:00 "личное время" для чтения, шашек или домино (карты под запретом). 19:00–20:30 ужин. И в 22:00 отбой. Перед сном выносят мусор в контейнер во дворе. При выходе из корпуса при этом ты называешь фамилию дежурному. Под потолком зажигается слабый ночной свет, а глаз видеокамеры переходит в режим ночного зрения.

О том, что я вписался в этот мир, говорит хотя бы то, что перед выходом на волю 25-летний сокамерник подарил мне тёплый свитер (с благодарностью об этом вспоминаю). Парень был и вправду примечательный: с наркоманским прошлым (или настоящим), с ВИЧ, без ПМЖ, к тому же не умеющий читать и писать (такое в наше время тоже случается).

Клиентов спецприёмника можно разделить на несколько категорий: "нарушители надзора" (те, кто уклонялся от полицейского контроля по разным причинам), наркотики (в том числе "закладки", потребление и распространение). Водители и те, кто отказался проходить тест на алкоголь после ДТП. Наконец, неуплата штрафов (один из соседей по камере получил 15 суток за неоплаченный штраф в 500 рублей), алкогольные конфликты с полицией и т.д.

Но появилась и другая категория — "политические", которым дают "максималку", 15 суток за одиночные пикеты, антивоенные посты и прочий липовый "экстремизм". (Вы думали, что это из учебников истории? Нет, у тупости власти в России цикличная природа.)

В "Белых столбах" я перечитал биографию Лермонтова. "Прощай, немытая Россия..." — чем не экстремизм? Не сомневаюсь, что по путинским законам Михаил Юрьевич сидел бы в соседней камере.

"Расстрелять Навального!"

Что касается настоящего экстремизма, то самым ярким моим впечатлением были вовсе не клиенты "Белых столбов". По выходным спецприёмник посещало высокое "ментовское" начальство в лице "главы УМВД по Тульской области" (я так и не узнал его фамилию), которое вело моральные беседы примерно такого плана: "Ты по какой статье сидишь? Алкоголик? Нет? Если будешь продолжать, то пойдёшь по такой-то статье..." Зычный голос "генерала" (впрочем, я не знаток этих звёзд) раздавался по камерам "Белых столбов", начальство спецприёмника скромно стояло в стороне, а "сидельцы" (многие в наколках) кивали головами, имитируя раскаяние.

Но тут у "генерала" случился когнитивный диссонанс: он пытался понять, как ему вести себя с "политическим". И у нас случился примерно такой диалог: "По какой статье задержаны? Православный?" — "Нет, я атеист". — "Что с рукой?" — "Сотрудники центра "э" сломали при задержании. Напали со спины, сломали руку..." — "Как это напали?" — "Ну, не представились, документов не показали, просто потащили в машину" — "Гм... А какой же у них был повод для задержания?" — "Наверное, им что-то не понравилось на странице в интернете". — "Например?" — "Нет войне", к примеру, или слово "Навальный".

Тут "генерал" преобразился, словно лошадь при звуках трубы, и буквально заорал: "Навальный — враг России, предатель нашего народа! Он американский агент! Навальный хочет, чтобы к нам пришли солдаты НАТО... Его надо расстрелять, как врага народа!" — "Но в России нет такой меры наказания. Да ещё за мирную гражданскую позицию", — скромно заметил я. — "Очень жаль! — воскликнул "генерал". — При Сталине давно бы расстреляли... При нём порядок был. Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой..." — "А у меня вот дед погиб в сталинских лагерях. Тоже был объявлен врагом народа", — заметил я. "Против советской власти выступал?" — набычился "генерал". — "Нет, это было в 1937 году, эпоха массовых репрессий против невинных людей, осуждённая ХХ съездом партии. Потом он был реабилитирован".

Со словами: "Да уж, этот съезд много дел наворотил..." — "генерал" ретировался и через неделю к нам уже не заглянул (дебаты с арестантами не входили в его планы).

Удивительная вещь, подумал я, "православный" сталинист с членством в "Единой России". "Расстрелять Навального..." — всего лишь за гражданскую позицию… Предлагает атеисту — православный христианин. Так кто из нас, ребята, экстремист? Ваш режим или оппозиция? Куда мне до "генерала" с его расстрелами? Но экстремист, тем не менее, я, а не он, призывающий к убийствам (смотри не перепутай).

Империя и мат (18+)

За время погружения в эту специфичную среду у меня было время задуматься о связи мата с имперской моделью. Я писал об этом раньше, но последние сдвиги в сленге меня удивили. Эти наблюдения не назовёшь репрезентативными, но тенденция налицо.

Из речевого обихода как-то выпала главная скрепа матерной лексики: "ё* твою мать". За месяц я практически ни разу не слышал этого оборота от людей с наколками, которым словно запретили упоминать всем известную "мать". Зато буквально через слово звучало другое присловие: "ё*аный в рот". С точки зрения языка замена несущественна: в обеих фразах десять букв (разве что первую легче скандировать). Но дело не в моде на лексику, а в смене значений. За последние годы произошла, так сказать, "политизация" образа матери. В патриотическом контексте (который активно воспринят "глубинным народом") образ матери (родины-матери) обретает некие дополнительные и патриотические смыслы. Поэтому "ё* твою мать" перестаёт быть распространённым маркером старшинства и мужской иерархии, которая в имперской системе координат всегда имела сакральное значение.

Разумеется, носители сленга могут этого не знать, но "коллективное бессознательное" — мощная стихия со своей неслучайной логикой. Модель иерархии в путинской России становится все более циничной и агрессивной. Это замечаешь не только в сфере мата, но и в разговорах, о которых я вспоминаю. К примеру, один из сокамерников с парой "ходок на зону", особенно любивший "оральный" образ и мечтавший сделать Украину "российским регионом", говорил: "Вот с хохлами разберёмся, и до Прибалтики дело дойдёт; пусть снова учат русский язык". Правда, собственному сыну он не желал судьбы оккупанта: "Пусть служит, е*аный в рот, но только не в Сирии и Украине".

Образ орального секса, разумеется, не имел в общении прямого сексуального значения, но это был понятный маркер ценностей. Так "метят территорию" своей картины мира, напоминая окружающим о "праве силы". (Я варился в этом вареве целый месяц и не могу не поделиться "нарративом". Просто чтобы понимать, о чём я говорю.)

Из рассказа в камере: "…Охранник тормозит меня на кассе, ё*аный в рот, и говорит: что у тебя, на х*й, в рукаве? А у меня там палка колбасы, е*аный в рот... Пи*дец! Что делать, на х*й? А да пошёл ты на х*й, ё*аный в рот! Я беру, ему бросаю палку на прилавок. На х*й, подавись... — и иду себе на выход. Он в ах*е стоит… и сука не сечёт, что у меня две палки было в рукаве... Х*як-с, прикинь, ё*аный в рот… Нет, в "Спаре" х*ячить — это пи*дец, везде камеры натыканы. А вот в "Пятёрочке", в "Магните" — просто зае*ись..." (И вот так часами он строит "опущенный" образ мира.)

Чем это отличается от стиля имперской геополитики? Знаменитое "дебилы, бл.дь" — в том же "понятийном" ряду. Главное — унизить оппонента напором наглой силы. Удачней хапнуть и уйти от наказания. Неслучайно криминальный элемент с "ходками на зону" отлично чувствует психологию гопника-гаранта. У "социально близких" нет понимания юридического права, уважения к закону (как в быту, так и в международных отношениях). По моим скромным наблюдениям, люди с этим прошлым, как правило, поддерживают войну с Украиной. Так они компенсируют и преодолевают свой маргинальный статус. "Ну он же прав!" — говорил мне автор "колбасной" истории, соглашаясь с "генералом", что Навального "надо расстрелять". Криминальные "верхи" с криминальными "низами" — имперская скрепа России. Одна большая зона по имени РФ.

С другими типами парней, попавшими сюда по "мелочёвке", было по-другому. С теми, кто был помоложе, образованней, да и просто внутренне подвижней (анархичней), можно было разговаривать даже о политике. Я старался использовать для этого любую возможность.

Но все 30 дней ареста меня не оставляло ощущение, что "Белые столбы" — это модель России. Мир лежал за пределами клеток. А мы нарезали круги на пятачке несвободы, в вечном "дне сурка", в капкане застывшего имперского времени.