В поисках конца революции до ее начала

С большим удовольствием я прочел ответ Евгения Ихлова на мою последнюю публикацию.

Что же, я рад, во-первых, отклику со стороны активного участника дискуссии, предшествовавшей публикации, а во-вторых, тому, что уважаемый Евгений Витальевич четко дал понять то, что, несмотря на резкие слова в свой адрес со стороны Михаила Ходорковского, переходить на личности не намерен и собирается оставаться и действовать исключительно на политическом поле. А если вспомнить, сколько всего хорошего в отечественной политической жизни было загублено переходом на личности, то это просто замечательно. И повода для дальнейшей дискуссии, казалось бы, нет.

Но есть один тезис, с которым я у Евгения Витальевича никоим образом не могу согласиться. И вот его-то надо рассмотреть поподробнее.

Вот этот тезис: "Жирондизм" и "якобинство" не происходят в результате раскола общего революционного дела, как и более поздний раскол монтаньяров на "умеренных", "бешеных" и "робеспьерианцев" (которые — как настоящие центристы — последовательно гильотинировали и тех и других). Этот раскол существует изначально, только он проявляется постепенно. Карлейль и Маркс... были правы — расслоение в рядах сторонников ВФР (как и потом ВОСР) шло по принципу, где уже революции пора остановиться".

Что в этом тезисе настораживает. В первую очередь, то, что любой историк рассматривает уже дела давно минувших дней. Когда все уже в прошлом, факты известны, надо их только правильно истолковать.

Но наша революция, о необходимости которой так хорошо сказал Михаил Ходорковский в одном из недавних своих постов в Фейсбуке, еще впереди.

И извините, но в такой ситуации попытка заранее отделить агнцев от козлищ напоминает дискуссию на одном из ранних собраний декабристов, где один фрондирующий гвардейский ротмистр бросил другому: "Я на лице твоем вижу признаки, что ты изменяешь обществу!"

Ирония истории в том, что 14/26 декабря 1825 года на площадь не вышел ни тот, ни другой.

Ну так вот, как именно на лице оппонента узреть признаки умеренности? По имущественному положению?

Давайте попробуем. Вот перед нами два исторических персонажа.

Один — честный бедняк-ремесленник, талантливый политический писатель-самородок, идеолог и пропагандист от Бога.

И второй — богатейший человек в стране, земельный спекулянт, ведущий дела на грани фола (правда, не переступая все-таки границы, установленные действующим уголовным законодательством), дилетант в военном деле, по глупости которого была развязана крупнейшая в его время война, безуспешно пытавшийся получить полковничьи эполеты без всяких военных заслуг.

Первый — это Томас Пейн, автор знаменитой брошюры "Здравый смысл". Второй — Джордж Вашингтон, человек, без которого победа созданной с нуля армии восставших колоний над британцами была бы невозможна.

Ну, и кто более для материи-истории ценен? Не все ли ей равно, "умеренные" или "радикальные" взгляды на будущее колоний было у Вашингтона??

Ну, это — Америка со своей спецификой. В ходе этой революции все-таки деление на "радикалов" и "умеренных" не зашло далеко.

Пойдем вслед за Евгением Ихловым и проанализируем события революции французской.

С чего началось восстание в Париже, приведшее к штурму Бастилии? С того, что некий молодой человек ворвался в парижское кафе с воплем: "Парижане, король уволил Неккера — Отца народа! К оружию, патриоты!" Молодым человеком был Камилл Демулен. А Неккер — первый министр королевского правительства — Кудрин того времени — чьей совершенно невероятной популярности того времени нынешний председатель Счетной палаты РФ может только бессильно завидовать.

В переводе на язык современности — это как если бы Кирилл Шулика или Леонид Волков призвали бы к восстанию москвичей после отставки Кудрина или, Прости, Господи, Медведева!! Смешно, не правда ли?

А у меня вопрос: Камилл Демулен — он "радикал" или "умеренный" в этой ситуации??

С одной стороны, он выступает на защиту тогдашнего "сислиба", а с другой — зовет к оружию и сам бегает по площадям с пистолетами за поясом.

А через пару месяцев, когда он получил прозвище "генеральный прокурор фонаря" за расписывание в своей газете самосудов над некоторыми скомпрометированными чинами королевской администрации, он "умеренный" или все-таки "радикал"??

В какой момент общественный деятель из "умеренного" становится "радикалом" и наоборот — из "радикала" "умеренным"?

Когда считает, что революцию пора заканчивать, как говорят Маркс и Карлейль?

А тот же Демулен где-нибудь когда-нибудь говорил, что революцию надо заканчивать?

Нет, мне подобного найти не удалось, а я все-таки прочитал, смею заверить, достаточное количество фундаментальных исследований на эту тему, включая и Ламартина, Одара, Карлейля и Кропоткина. И Дантон, и лидеры жирондистов, кстати, никогда и нигде не говорили, что надо заканчивать революцию. Вот о том, что надо прекращать репрессии, особенно бессудные, они говорили, и много. За это и пошли на гильотину. Но остановить репрессии и остановить революцию — это не одно и то же. Революция — это не постоянно работающая гильотина на Карусельской площади. Революция — это отмена феодализма, это распродажа ранее неотчуждаемых земель в пользу мелких собственников. Революция — это армия нового образца. И самое главное — это Конституция. Уж скорее "умеренных" можно было бы поискать среди тех, кто отвергал республиканскую конституцию в пользу либеральной монархии с двумя палатами a la Лафайет. Вот только даже в современной Французской республике все-таки двухпалатный парламент. И почему-то упорно возрождается сильная власть главы государства, пусть и в лице президента, а не монарха. Так что, может быть, пора признать, что раскол все-таки если и происходил, то не столько по линии "радикализма" или "умеренности", а по каким-то иным соображениям. Например, между людьми, государственно мыслящими, и откровенными утопистами. А "радикал" — все-таки не синоним "утописта" и "экстремиста".

Кстати, отметим, что до ситуации, когда власть гипотетически может оказаться в руках откровенных утопистов, нам еще шагать и шагать.

Сегодня мы, условно говоря, еще где-то в районе октября 1916-го или в середине 1788 года. А в этой ситуации делиться на фракции и секты нет никакого смысла: полицейская дубинка и крупнокалиберное телевидение примирят всех.

Вот почему Ульянов-Ленин влачил в конце 1916 года жалкое существование на обочине социалистического движения, никем не принимаемый в расчет. Именно царская власть, тупо обрушивавшаяся с репрессиями даже на торгово-промышленные круги, все политические силы де-факто и загнала сама себе на погибель в один блок.

Так что, Бога ради, давайте обзовем Ходорковского Мирабо грядущей революции, он от этого ничего не потеряет. И не станет сильно "умеренным". Потому что Мирабо вошел в историю не только и не столько сговором с двором, сколько тем, что в первые дни революции в критической ситуации бросил в лицо королевскому камергеру: "Вы, тот, кто не имеет среди нас ни места, ни права говорить, идите отсюда и скажите своему господину, что делегаты собрались здесь по воле народа и уступят только силе штыков!"

До той поры, пока кто-то не сделает нечто, подобное поступку Мирабо, делиться оппозиции, подобно амебе, ни к чему.

А о том, что будет дальше, я, следуя примеру Скарлетт О'Хара, подумаю завтра.

Разумеется, мысли по этому поводу у меня есть, и я ими уже с читателем делился. Но сегодня надо решать задачи, актуальные именно для сегодняшнего дня.