Российская жизнь: как сиделось в начале века

Российская тюрьма, унаследовав худшие традиции советской, в годы правления Владимира Путина превратилась в один из жестоких инструментов власти. Запредельный уровень насилия к заключенным и безнаказанность администрации ставит Россию в один ряд со странами Третьего мира. А развитая система службы внутренней безопасности в частных и государственных предприятиях затрудняет многим гражданам после освобождения поиски работы. История дальнобойщика и искателя приключений из Екатеринбурга Ивана Донских — это рассказ о том, что никогда не меняется в системе ФСИН и как не ломаются люди в аду.

"Потерпевший был из органов"

Гопником я никогда не был. Спортивные костюмы мне не шли, а было интересно и комфортно общаться с неформалами. Я металлист, слушал "Арию", "Чижа", Высоцкого и "Кино": с гопниками мне было не по пути. Мое прозвище — "Люцифер". Сатанистом я не был, но тусовался с сатанистами, был на обрядах, много чего видел и знаю. И что я отсидел — это показатель не субкультурного образа жизни, а моей глупости. Да и любой человек имеет шансы попасть в тюрьму: гопоты там больше, но и культурных людей хватает. Стереотип, что исключительно гоп ограбит на улице, сложился в 1990-е.

Первый раз я маленьким еще был: мы с ребятами в деревне телевизор с видеомагнитофоном сперли из магазина. Хотели продать. Не успели. Одного пацана через полмесяца вычислили, и он сдал всех. Судья ему три года колонии дала, как взрослому, а остальным условно. "Я ничего не брал", — говорил я в суде. — "До свидания!". Ребята этим давно промышляли, в отличие от меня. Алкоголь потянул меня на воровство.

Как я сел? Все случилось в родном Екатеринбурге в миллениум. Разбил мужику башку и забрал сто рублей — за это и уехал. Деньги были не нужны, мы просто не поладили: он стрельнул у меня сигарету, а дальше — слово за слово. Он послал меня на три буквы, и я не сдержался. Мужик остался валяться, а его кошелек выпал, я его поднял. Мне тогда было 20 лет. Через неделю домой пришли менты: "Молодой человек, надо съездить на опознание". И все! — небо в клеточку. Потерпевший был из органов, так что никаких примирений сторон. Впаяли мне статью 161 УК РФ ("Грабеж"). Я был "безумно рад", что сказать: как раз догуливал последние два месяца за "тайное хищение чужого имущества".

У меня, нефора, была длинная коса, но с ней я в тюрьму не уехал. Мужики, не первоходы, в ИВС объяснили, что меня, мягко говоря, не так поймут. Нашли чем постричь. Обычно я старших не слушал, но тогда решил послушать. В тюрьме, впрочем, меня в пидорню (камера с заключенными, дисквалифицированными из "мужиков" в неприкасаемую касту "обиженных") чуть не засунули вертухаи. Возможно, из-за потерпевшего. Соседние камеры это поняли, что по-беспределу загоняют, и мне крикнули. Я уперся руками и ногами в дверной проем — если ты зашел к пид***м, считай, признал себя "обиженным".

"Из камеры ты ничего не видишь"

Полгода я был в тюрьме: следствие шло; я только не понял, зачем так долго. На аресте на вопрос: "Бил ли ты морду, забирал деньги?" — я ответил: "Да". Зачем скрывать? Сидел я в СИЗО-1, что в центре города стоит. Из камеры ты ничего не видишь — окна закрыты козырьками и решетками, даже солнечный свет не проникает. Первые дни ареста — это шок, потом потихонечку пообвыкся. В хате сорок мужиков, а она рассчитана на 15 человек. Психологически было тяжело, пару раз получил по физиономии за косяки; ты все время находишься в одном помещении и окружен одними лицами, и у каждого свои повадки. Физиологически же главное — адаптироваться; для меня это не было трудно.

В тюрьме мое прозвище "Люцифер" никто не знал. Взгляды? Я никогда ни с кем не спорю, и не распространяюсь о себе. Пару раз я что-то ляпал, но вовремя тормозил. Как и большинство, я был серой массой. Ни красный, ни черный — просто мужик.

Из нефорской тусовки сидело еще двое парней: один попал за банку варенья на 7 лет (это видели — получился грабеж), а другой отчима замочил. Остальные были за мелочи разные: кто-то и за мешок картошки. За что-то крупное у нас никого не арестовывают; да и сажают не за то, что украл, а потому что попался. Есть деньги — откупился от суда и условно гуляешь. Как сажают ныне, я особенно не пробиваю. Думаю, мало что поменялось.

Как я сидел? "Бичевал на вокзале" — ничего не делал, пока не попал на больничку. Потом по мелочи, от скуки, начал — иглы точил для кольщиков. На "дорогу" я не встал, дорожников у нас хватало, а мне это было ни к чему: передачи от матери шли регулярно. Чай, сигареты, сахар не я просил, а у меня. В тюрьме я привык уже плотно чифирить. Как-то проснулся и понимаю — встать не могу без чифиря. Чая нет. Соседние хаты помогли.

На тюрьме доступно все. Было бы желание. Был один коммерсант: так у него телевизор, ДВД и водка были в хате. Даже бабы периодически появлялись. Все красиво. Коммерсов там не шибко приветствуют, но если они приносят пользу — готовы терпеть.

Гомосексуализм. Если ты ведешь себя нормально — к тебе никто не полезет. Был у нас в хате один обиженный, но у меня, слава богу, такого влечения нет. В некоторых хатах были пересидки, что пользовались "петухами" — для них это нормально.

Зона: "Лучше такого не видеть"

Приговор. Есть люди, которые перед ним моются, стираются и бреются. Но судьям это без разницы: они не дадут меньше или больше, чем решили. На суд я ехал, понимая, что меня не отпустят, но я не знал, какой срок дадут. Когда прозвучало "7,5 лет", в это было тяжело поверить, что я настолько лет уеду куда-то! Сестра заревела — это как удар по башке! А в хате я уже спокойно озвучил мужикам срок: "И что мне, плакать из-за этого?". За грабеж мне досталось 4,5 года плюс 3 года перебитой на реальный срок условки за кражу.

Мать кричала мне, чтобы я остался в следственном изоляторе, ушел в хозяйственную обслугу. Но я не такой человек. Для меня это стрёмно.

В тюрьме меня никто не учил "жизни". Единственное — мужики советовали соврать, что я уже ранее сидевший, чтобы попасть на строгач: там легче в человеческом отношении, а на общем режиме собирается все отребье. На строгих лагерях понятия о жизни иные: если ты ошибся, то тебя не чмырят, а объяснят, где ты не прав.

В Ебурге есть "двойка" — показательная ИК-2. Но меня увезли на север области, в Новую Лялю. ИК-54 — это нечто! — зона красная. Этапировали нас в "столыпине", вполне нормально: мы чифирили, курили, получали звиздюлей от конвоя. Пресс пошел в карантине: менты требовали, чтобы мы вступали в "Секцию дисциплины и порядка". Кто-то ломался, другие — нет. Я, грубо говоря, послал администрацию на хер. Заехал я по осени 2000-го — самое мерзкое время года.

Жестокая веселуха началась, когда я отказался ходить с отрядом в столовую. Меня отлупили, но с "обиженными" (они ели с мужиками рука об руку, а тарелки были общими) я за один стол не сел. Я не блатной, но я мужик! Как я ел? Приходили передачи и хозбыки (работники столовой из зеков) таких, как я, подкармливали, они люди и все понимают, пожрать всегда дадут. И я питался только из своей посуды, которой не касались другие.

Были на зоне и сугубо "черные", но большинство зеков отбывали сроки серой массой. Часто осужденные совсем молодыми уходили в козлы-активисты: ключниками на локалки, в наблюдательные будки. Охота же к мамке вернуться побыстрее.

В моем бараке жило 250 человек — шконки в три яруса. Лучше такого не видеть. Да и нет такого уже на зонах. И почти весь срок я из ШИЗО не вылезал: или в столовую не ходил, или рожу кому-то бил из козлов — нарушение за нарушением. Тяжело было: менты лупили, пытались опустить, а ШИЗО — это каменные стены. Первые дни одиночества самые тяжелые. Как не сойти с ума? Я думал. О жизни. Обо всем по порядку. И еще книги себе загонял, да с ментами общался. Они привыкают к тебе. У одного даже сын сидел. Но были такие гадские смены, что только пинают тебя.

О чем говорит зек с ментом? Не поверишь — анекдоты рассказывает и с воли новости узнает. Иногда попадаются достаточно грамотные люди, с которыми и на отвлеченные темы поболтаешь. Конечно, они надменные: тебя не считают человеком. И как ты ни общайся с ними, они всегда пытаются сделать тебя стукачом.

Практически ни у кого из администрации не было сожаления о своем выборе. Отдельные люди, которым не нравился ФСИН, были из местных: в Новой Ляле нет работы, только на зоне; и такие, как правило, не чувствуют себя охранниками. Самое страшное — это когда приходят в систему по "призванию"; с теми не найдешь общий язык, а в зеке они человека не видят, даже если увидят тебя за воротами лагеря.

"Дома я сказал, что сбежал из лагеря"

Верует ли зона? Был у нас в лагере один педофил, который молился в церкви. Люди, которые "туда" попадают, если не верили, начинают верить. Но в Сатану, как и Иисуса, я так и не поверил. Своего бога я никак не называю. Но есть какой-то бог, любая религия мира в этом сходится. И когда меня выпускали, я в это сильно поверил.

В один день августа 2001 года меня пинком выгнали из зоны. Вышла большая амнистия: воровство с меня сняли, а грабеж перебили на условное. Если бы не это — сидел бы я все 7,5 лет. Даже не знаю, как такой срок осилил бы. Могли и убить менты. Как уходил? Меня вызвали к начальнику и сказали, что я освобождаюсь. Прикол какой-то или издеваются, подумал я. Но решил проверить — послал сдпешника на три буквы, и пошел гулять по лагерю, чего без сопровождения делать нельзя. Оказалось, правда!

Дома я сказал, что сбежал из лагеря. Я был такой счастливый, мне нужно было кого-то подколоть, услышать смех. Мать долго не верила, что меня амнистировали. Родители мои — обычные рабочие с завода. О моей жизни они многого не знали. Например, отец даже не был осведомлен о моем условном сроке. Арест был для них шоком.

Некоторые зеки валяются на шконке и мечтают, что как выйдут, купят классную машину и трахнут певицу, как Бритни Спирс. Я же собирался переспать с прекрасной половиной человечества и напиться. Спустя полгода я отправился в путешествие автостопом в Индию и Китай. К этому не готовился, я человек легкий на подъем.

Я мотался и до посадки. Первый "стоп" — это проверка, смогу ли я добраться туда-то. Потом на концерты; первый дальний автостоп был до Геленджика. Дорога сильно затягивает. Я подолгу жил в Москве, Питере и Казахстане. В Германии я пробыл два месяца, из Италии меня депортировали. Автостоп для меня — это свобода. Свобода от всего; и от города, который такая же тюрьма, но более глобальная. Ты имеешь возможность путешествовать по всему миру, но всегда тянет вернуться домой; но если выбирать, куда свалить навсегда, из всех мест, где я был, — это Геленджик и Сочи. Там красиво и тепло. В Ебурге все-таки холодно. Переехать пока не могу — семья: жена и пятеро детей.

Из-за своего образа жизни я ушел в дальнобойщики: у меня появились дети, и путешествовать в прежнем объеме я не мог. А как путешествия совместить с работой? Сел за фуру. Получается достаточно неплохо.

Изменяет ли зона человека? Есть люди, что выходят совершенно другими, даже политические взгляды меняют. Все зависит от человека. Когда я освободился, то стал меньше ездить на глобальные тусовки, но неформальство я не бросил. В тусовке кто-то ворует, курят траву, чистят морды. Но я стал законопослушным человеком. Второй раз я туда не хотел.

Есть неприязнь к ментам. Она и так была, а после тюрьмы выросла. Когда мне тыкают или вымогают деньги гаишники, то я завожусь. Но если они разговаривают адекватно, я просто заплачу штраф, если не прав, и поеду дальше.

"Скорее всего, "либерализация системы" не работает особенно"

Клеймо судимого мешает жить. Я привык. Но первое время было трудно. Нужны были деньги, но меня увольняли из-за судимости; я чуть не пошел по наклонной и не отправился обратно. Как до сих пор узнают, что ты был там? Судимость у меня давно снята, и в базах органов я не состою. Но! Крупные фирмы скупают все базы, старые и новые, и если кто-то что-то украл, заподозрят обязательно в этом тебя. Нужно большое терпение. Работал я в компании "Юниленд", там был начальником службы безопасности экс-майор ГРУ. Ему плевать, когда ты сидел — он тебе обязательно этим ткнет.

Если ты отсидел, я это вижу, даже если ты об этом не говоришь. Вырабатываются повадки, которые обычный человек не заметит. Сядь пить чай и все поймешь — бывший зек готовит очень крепкий чай. Выражения у него своеобразные. Когда ты выходишь, то общаешься более осторожно, не бросаешься такими словами, как "пошел на х**!".

Я стараюсь не распространяться о прошлом. Кричат о тюрьме направо и налево, как правило, те, кто был там шестеркой или не реализовался на свободе. Мало кто узнает о том отрезке моей жизни. Это не та часть биографии, о которой хочется вспоминать (а ты о ней не забываешь, но и не афишируешь). Иногда сидишь и думаешь — чего мог достичь за время, потерянное там, например, купить нормальную машину. Но так, сожалений нет — это прошлое; и я получил от него такую школу жизненного опыта, которая есть не у каждого, и остался при этом в колее нормальной жизни.

Изменился ли ФСИН за годы? Не осталось черных зон — все красные: под ментами и стукачами из активистов. В Новой Ляле и сейчас козлятня, хотя если ты ведешь себя спокойно, тебя особенно не трогают. Люди бурогозят меньше, с "петухами" кушают вместе, спокойно и культурно, и отрядникам морды не бьют. Повесили видеорегистраторы на ментов — в стране всех стараются посадить под постоянный контроль; водителям тоже поставили "Глонасс". И, скорее всего, "либерализация системы" не работает особенно.

Текст — Максим Собеский, фото из архива Ивана Л.