Вопросы к Тютчеву

В какое море гонит обломки льда советский календарь…

Хочу поспорить с вдумчивым и симпатичным мне Игорем Яковенко. Осуждая попытку либеральной интеллигенции сделать из младшего Райкина что-то среднее между Александром Матросовым, Владимиром Буковским и приёмным отцом русской демократии, он сказал, что "либеральные ценности бывают только в пакете, и если разорвать пакет, они все тут же посыпятся".

Звучит красиво. И кажется верным. Но не настолько, чтобы запретить себе об этом размышлять. Даже не будем просить: "Огласите весь список, пожалуйста". То есть пакет. Весь до последней точки, чтобы можно было проверить уровень собственного либерализма. Увы, такого пакета нет или, что одно и то же, таких пакетов много, как много на свете видов либерализма.

Есть так называемый классический либерализм, неолиберализм, либертарианство, социал-демократический либерализм, христианский либерализм, исламский, правый, левый, шведский, американский. Даже, не побоюсь этого слова, русский. Он, кстати, может рифмоваться с любимой русской игрушкой — великодержавием, как у либерала А. Чубайса, быть резиновым и вполне себе удобным и зимой, и летом, как у Кудрина, быть с националистическим акцентом, как у Навального, потому что — вы удивитесь — есть и националистический либерализм тоже.

Короче, как только вы придумаете самое обязательное условие проверки истинности либерализма (скажем, уважение международного права, которое Яковенко справедливо не находит у Константина Райкина, а Айдер Муждабаев — у Акунина), то тут же выяснится, что и толкований международного права никак не меньше, чем вообще толкований как таковых.

То есть либерализм, как бы помягче сказать, это — теория. У Фукуямы, который понаделал в России много шума с объявлением окончательной победы либерализма четверть века назад, тоже есть своё представление о либерализме. Но он при этом считается/считался в Америке неоконом. Либералом, но с таким извилистым и странным маршрутом, что и республиканец испугается. Кстати, у республиканцев к международному праву большие претензии.

Но американские демократы — тоже либералы, и международное право уважают, но договориться правые и левые либералы не могут и ненавидят друг друга так, что как будто одни из них коммунисты, а другие фашисты. Но они не коммунисты и не фашисты, а либералы. И это ни о чем не говорит.

Хотя бы потому, что теория — в том числе либеральная, это такая словесная канва, внутри которой может умещаться самая разнообразная практика. Или практики. Причём практики, порой совершенно не совместимые между собой.

Я понимаю Игоря Яковенко, ему бы хотелось найти критерий, по которому можно было бы определить: наш это человек или так, из Кремля прогуляться вышел. Увы, боюсь, такого критерия нет.

Я не хочу сказать, что ценности, верность которым декларирует тот или иной деятель, не имеют значения. Имеют. И Путин нам всем это доказал. Сказал: может, мы с моим народом ошибаемся, но нам нравится старый советский гимн и будете, гниды либеральные, вставать под него как миленькие. И с тех пор свои обещания выполняет, и вся страна (да и не только страна) идёт в ту сторону, которая всего лишь на словах показалась правильной человеку-невеличке.

Слова, нами произносимые, очень важны. Ценности декларируемые — не менее, так как это, повторим, канва для практик. Не всегда умещающихся в этой канве, но все равно ориентир.

Сам Яковенко, наблюдатель внимательный и кропотливый, на самом деле себя же и поправляет, когда после пакета (помните, рассказ Пантелеева "Пакет"?) говорит о репутации. А ведь репутация — это далеко не декларации, а как раз практика. Набор и последовательность поступков, которые каждый при желании может переоценить и перепроверить. Ведь тому же Чубайсу, Кудрину да и Путину ничего не мешает произнести любые слова (да и произносят порой): и про уважение к международного праву, и про рынок все сам исправит, и советский российский суд — самый гуманный суд в мире.

Но мы по декларациям судим больше тех, для кого декларация — профессия. Есть вполне приличные люди (и мы таких много раз встречали), которые не могут отчетливо артикулировать свои мысли, но при этом не только знают, как себя вести в обществе, но и ведут.

Чтобы окончательно запутать читателя, скажу, что и практика (читай, репутация) далеко не стопроцентная система установления правильности или неправильности поведения. Потому что вот до настоящего момента тот или иной деятель имеет безукоризненную в тех или иных кругах репутацию, а потом раз: и сошёл с круга. Подписал письмецо про Крымнаш, стал доверенным лицом президента-резидента, да мало ли оплошностей (причём вынужденных подчас) может совершить человек. И все, шанса нет; ему кажется, что это за давностью лет забудется или уйдёт в молоко истории: но ни фига. Никуда не уйдёт, и ему об этой закорючке ещё напомнят: в России надо жить долго, чтобы заплатить по всем счетам.

Но скажу и обратное. Встречал я людей с испорченной репутацией, людей, которым не то что руку, в морду трудно не дать (если, конечно, знать, что они совершили). Но не бывало ли у вас, что человек с репутацией, такой матёрый либералище, что зубы можно не чистить, — унылое равнодушное говно, а кагэбэшный стукач или райкомовский функционер — именно потому, что знает, какого у него цвета совесть (цвета перегноя), проявляет непрошеное благородство. Может, так, почти случайно, по настроению, а может, и замаливает грехи, которые ему не простят, но ему ведь и самому с собой жить.

Я это совсем не к тому, что не судите да не судимы будете. Или про камень-бумеранг. И тем более не о том, что все убеждения одинаковы, все они — риторика, декларация или пропаганда, как старый и лукавый плейбой Познер утверждает. Нет, не одинаковы, хотя реклама (самореклама), пропаганда (или упрощение в политических или экономических целях), желание сказать красиво (риторически убедительно) есть в любом утверждении (самоутверждении). Но речь всегда о процентах, пропорциях, о проверяемости слова делом, о репутации как ключе к смыслу сказанного.

Слова, в конце концов, можно прочесть по бумажке. Или выучить наизусть, как попугай.

Но одни и те же слова, произнесённые разными ораторами, это разные слова.

Спорить о словах стоит. Прощать поддержку тоталитаризма и авторитаризма лучше после отбытия наказания. Не из чувства мести, а из предосторожности, чтобы не ходить по бесконечному кругу, в котором евреи со своей пустыней и Моисеем — просто однодневная экскурсия. Обществу стоит научиться строгости, чтобы обществом стать.

У Игоря Яковенко нет страха перед тем, чего я боюсь. Я из тех, кто слова в простоте не скажет, и постоянно перестраховываюсь, соединяя смыслы в надежде: не сработает один, сработает второй. Представляю, как это кого-то раздражает.

Яковенко, напротив, говорит на самом востребованном и ценном языке, который редуцировать уже нельзя. И, скорее всего, правильно не боится упрощений, которые всех нас подстерегают из-за желания найти заповедную черту, отделяющую своего от чужого. Для общества, которое налево пойдёт и заблудится в трёх соснах, направо — и по пьяни обнимает березку, думая, что это Путин, простота — замена воровства. Но любая черта, как только она проведена, тут же становится или ложной, или мнимой. Спроси у Тютчева.