Они и народ. 35-летие революции в ГДР (1)

Революцию в Восточной Германии ассоциируют обычно с ноябрьским падением Берлинской стены. Но есть и другой знаковый рубеж. 35 лет назад, 18 октября 1989 года, был снят со всех постов генеральный секретарь ЦК СЕПГ, председатель Госсовета и Совета национальной обороны ГДР Эрих Хонеккер. Правящая партия отступила под напором массовых протестов. Именно в Восточном Берлине началась "Осень народов" — волна антитоталитарных революций, после которых наш мир навсегда стал другим.

Германская Демократическая Республика (ГДР), "первое на немецкой земле социалистическое государство", было создано в советской зоне оккупации. На бывшей территории Прусского королевства. В цитадели пресловутого немецкого "орднунга". Именно там установилась власть Социалистической единой партии Германии (СЕПГ). Тоталитарное прочтение марксизма помножилось на традиционную прусскую дисциплину и бюрократию. Ведь именно восточнее Эльбы гитлеровская НСДАП и тельмановская КПГ ещё на настоящих выборах получали больше всего голосов.

ГДР являла собой не только передовой рубеж советского блока, но и оплот марксистской ортодоксии. Партийно-секретарский учёт и контроль как нигде в "соцлагере". Феноменальная госбезопасность Штази. Через тюрьмы и лагеря ГДР за сорокалетие прошли около 200 тысяч человек. Политических казней было сравнительно немного, около восьмисот, но 65 тысяч умерли в заключении. Немало при населении менее 20 млн. Да и непонятно, зачем было в таком государстве строить тюрьмы специально.

Другая сторона заключалась в том, что ГДР являла собой социально-экономическую витрину "соцлагеря". Мощная индустрия, приличная социалка. "Традиционный немецкий ремесленник сумел воссоздать в ГДР нормальный человеческий быт", — с некоторой даже завистью комментировали советские исследователи. И партия не очень этому препятствовала. Технические инновации внедрялись в приказном порядке, но кое-как усваивались. Чему завидовали даже в советских министерствах.

…Потом, уже в камерах, недавние хозяева ГДР удивлялись: и чего только не хватало этому неблагодарному "фольку"?!

Тюрьма надежд

Восточные немцы сопротивлялись диктатуре СЕПГ. Берлинское восстание 17 июня 1953 года снесло бы партократию, если бы на защиту правящего триумвирата ГДР — Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, Отто Гротеволь — не выдвинулись советские танки. Активное антикоммунистическое подполье действовало и до, и после. Подавлялось оно свирепо, особенно в первые годы.

^{Советский танк в Лейпциге, 17.06.1953}

Группа Герберта Бельтера в 1949–1950-м только распространяла листовки — за демократию и свободные выборы в Народную палату. 21-летнего Бельтера отправили в Москву и там расстреляли, ещё девять человек получили сроки в советских лагерях. Так же расстреляли в Москве студента Арно Эша — за пропаганду либерализма. В 1948-м два десятка студентов Лейпцигского университета во главе с председателем студсовета Вольфгангом Натонеком были рассажены по бывшим тюрьмам рейха — за требование университетской автономии и возражения против классового подхода при приёме в вузы. В 1952-м расстреляли студента того же универа Гюнтера Мальковского — листовки и разбитое стекло в номенклатурном спецраспределителе. С ним погибли ещё девять человек. В 1955 году умерла в лейпцигской тюрьме 25-летняя поэтесса Эдельтрауд Эккерт — тоже листовки. И стихи "Год без весны".

Дольше других — с 1953-го по 1958-й — продержался Айзенбергский кружок Томаса Аммера: три десятка школьников разбрасывали листовки, расписывали стены антикоммунистическими лозунгами, подожгли полицейский тир. И при этом пять лет уворачивались от Штази. Потом всё-таки получили сроки. Но времена уже настали иные, до конца никто не отсиживал.

Поднимались и вполне взрослые. Учителя Герхарда Бенковица и его друга Ганса-Дитриха Когеля расстреляли за угрожающие письма Ульбрихту. Сталевара Вильгельма Елинека нашли мёртвым в тюрьме, куда он попал за организацию либертарианского подполья. Рабочий Альфред Шмидт был вообще монументальной фигурой — ветеран-коммунист, антинацистский подпольщик. 25 лет лагерей за социальные требования на профсоюзном собрании. Переправили в СССР, держали за проволокой восемь лет. Вдвое больше, чем при Гитлере. Потом отдали в ФРГ. Лишь там он мог себе агитировать за рабочий класс, не рискуя тюрьмой и лагерем.

Государство сумело одолеть. Общество отступило. С 1960-х активное сопротивление было в основном подавлено. Кроме побегов в ФРГ и Западный Берлин, которые тоже были кровавым боем — почти двести убитых, столько же раненых, три тысячи арестованных (из погибших восемь — пограничники ГДР, по ним иногда тоже стреляли). Сопротивление свелось в основном к интеллигентному диссидентству.

Знаковой фигурой являлся академик Роберт Хавеман, побывавший и антинацистским подпольщиком, и агентом КГБ и Штази — под конец же исключённый из СЕПГ за "отход от марксизма-ленинизма". Он и ему подобные статусные люди — учёные, технократы, литераторы, иногда церковные деятели — критиковали партийный догматизм, предлагали демократизацию в рамках социализма. И очень надеялись на приход в Политбюро новых интеллигентных политиков. Ждали "раскола элит" (как кое-кто сейчас в РФ).

Подковёрная борьба в верхушке и аппарате СЕПГ, конечно, велась. Временами с серьёзными последствиями.

Где-то с середины 1960-х Вальтер Ульбрихт стал понимать о себе больше дозволенного Москвой. Возведение Берлинской стены закрепило особый статус Восточной Германии в системе Варшавского договора. Партийная власть утвердилась как незыблемая, и страна, кажется, с этим смирилась. Смирился и Запад, а с ФРГ началось наведение дипломатических мостов. ГДР выдвинулась в первую десятку промышленных стран мира.

С таким перечнем достижений Ульбрихт посчитал возможным вспомнить, что родина марксизма — это вообще-то Германия. И начал соответственно вести себя в отношениях с СССР. До того, что не поинтересовался мнением советских товарищей, вводя новую доктрину хозяйственного управления. В партаппарате уверенно зазвучал голос моложавой технократии.

^{Вальтер Ульбрихт}

Несколько расширялась производственная самостоятельность, снижалась степень централизации. "Народные" госпредприятия превращались в подобие советских трестов нэповских времён. Вдохновителем ульбрихтовской "новой экономической системы" являлся харьковский экономист Евсей Либерман, идеолог "косыгинской реформы", зарубленной в СССР.

Ответ "старшего брата" не заставил себя ждать. 3 мая 1971 года генеральным секретарём ЦК СЕПГ утверждён Хонеккер. Ветеран тельмановской КПГ, лидер восточногерманского комсомола, секретарь ЦК по безопасности — бэкгруанд был безупречен. От него советские вожди могли не ждать сюрпризов. Ни на какую самостоятельность Хонеккер не претендовал, вполне довольствуясь ролью привилегированного смотрящего от КПСС. Истины передового учения формулировались для него не столько в сочинениях основоположников, сколько в инструкциях Москвы.

Самый кондовый марксизм-ленинизм долбился от детсада до дома престарелых. В приказном порядке и с немецкой педантичностью. Так или иначе "сотрудничать" со Штази принудили до трети населения.

Ханжеское превозношение рабочего класса разъяряло арбайтеров — изволь слушать самодовольных бонз, вроде Хонеккера, как они "плоть от плоти"… Конституционная поправка 1974-го внесла особой статьёй нерушимый союз ГДР с СССР. Из Основного закона исчезло упоминание немецкой нации и тем более её единства. Ранее, в 1972-м, были национализированы последние лимонадные фабрики и ремесленные мастерские. О чём Хонеккер торжественно рапортовал Брежневу.

Но вот ведь что интересно — воцарение Хонеккера поначалу вызвало энтузиазм в диссидентской среде. В очередной раз мечтатели о конструктивном диалоге увидели достойного собеседника… "Вспоминаю надежды моих друзей из ГДР, когда всеми презираемого Ульбрихта сменил Эрих Хонеккер. Пробовал объяснить им: все они хорошие, пока спят. Да куда там, чуть не поколотили", — писал российский публицист Василий Селюнин.

^{Эрих Хонеккер и Леонид Брежнев}

Вандлицкий разврат

Вокруг нового генсека сформировалась собственная команда. В силовых структурах старались без нужды ничего не менять. Министром госбезопасности оставался Эрих Мильке. Смолоду боевик-оперативник КПГ, он занял этот пост ещё при триумвирате. И продержался в должности более тридцати лет. При том, что его предшественники Вильгельм Цайссер и Эрнст Вольвебер были сняты с суровыми взысканиями за "антипартийность", "фракционность" и "пособничество западногерманскому империализму".

^{Эрих Хонеккер и Эрих Мильке}

Министром национальной обороны ГДР четверть века был генерал Хайнц Гофман. Выпускник знаменитых рязанских курсов Академии имени Фрунзе, участник боёв в Испании. Скончался Гофман в год начала советской Перестройки, и его сменил генерал Хайнц Кесслер. Потомственный коммунист, послуживший, однако, в вермахте и выпущенный из советского плена политруком.

А вот ульбрихтовские партийные кадры постепенно вычищались. Председательствовать в Совмине ГДР Хонеккер поставил Вилли Штофа. С гордостью носил Штоф прозвище "Красный Пруссак", содержавшее исчерпывающую характеристику. Он успел побывать главой не только правительства, но и МВД, и Минобороны, обладал сильными позициями в силовых структурах. В Политбюро состоял с 1953-го — за успехи в подавлении рабочего бунта. А прежде того — коммунист, участник антинацистского подполья, унтер-офицер вермахта на Восточном фронте, кавалер Железного креста.

^{Вилли Штоф на церемонии возложения цветов к памятнику советским воинам в Трептов-Парке, 1982}

В советском плену Штоф обучился в "антифашистской школе". В ГДР быстро поднялся по хозяйственной и силовой линиям. Создавал Фольскармее, Фольксполицай и Штази. После смерти Гротеволя, с 1964 года, возглавлял правительство ГДР. После смерти Ульбрихта, с 1973-го, был формальным главой государства — председателем Госсовета. Затем передал эстафету Хонеккеру и снова возглавил Совмин. Именно он по статусу и по факту являлся вторым лицом ГДР и СЕПГ. И отличался особым рвением в поддержании коммунистического орднунга.

Но ближайшим к Хонеккеру считался другой член Политбюро — Гюнтер Миттаг. В конце войны он успел послужить в ПВО. Карьеру в СЕПГ делал по экономико-технократической линии. Как хозяйственного организатора его очень ценил Ульбрихт. Но Миттаг не отстаивал своих взглядов, когда Ульбрихта сняли. Со своей стороны, Хонеккер не припоминал ему этого.

Роль Миттага в получении валютных ресурсов из ФРГ была столь важна, что генсек даже прикрывал экономического секретаря от брежневского недовольства. А под конец санкционировал миттаговские опыты по "комбинатизации" — на которые с вожделением засматривались горбачёвцы в раннеперестроечные годы.

^{Гюнтер Миттаг}

Антиподом прагматичного Миттага выступал "берлинский Суслов" — профессор марксистско-ленинской философии Курт Хагер, главный идеолог СЕПГ. В молодости состоял в тельмановской КПГ и Союзе красных фронтовиков (хотя и не был ветераном Первой мировой). В 1933 году прославился креативной диверсией: вырубил радиокабель во время речи Гитлера. Три года отсидел в концлагере, после чего занялся в эмиграции коммунистической журналистикой.

На родину вернулся в 1946 году и пошёл по идеологической линии. Лично проверял концертные репертуары — чтобы не проскочило влияние буржуазной идеологии. Если проскакивало — немедленно материал в госбезопасность. Хагер курировал худшее в жизни ГДР — идеологическую накачку, слежку, цензуру. Подавление инакомыслия, преследования диссидентов связывались больше с Хагером, чем даже с Мильке. Ненавидели его в стране сильнее, чем кого-либо из Политбюро.

Хонеккер, Штоф, Миттаг, Хагер, Мильке, Гофман и Кесслер стояли на вершине олимпа. Функционеры следующего эшелона примыкали к кому-нибудь из них. Например, на подхвате у Мильке держался министр внутренних дел генерал Фридрих Диккель, в ведении которого находились "Народная полиция" и "Боевые группы рабочего класса". Командовал титушками СЕПГ полицейский генерал Вольфганг Крапп, в начале 1950-х послуживший в Штази. Эти "Боевые группы" — двухсоттысячная армия партактива, оснащённая автоматами, пулемётами, БМП и зенитками — были созданы после Берлинского восстания и считались гарантией от массовых протестов. Вроде штурмовиков НСДАП.

Подведомственной Мильке внешней разведкой без малого тридцать пять лет руководил генерал Маркус Вольф — сын еврея-коммуниста, партийный долгостажник, выпускник коминтерновской конспиративной школы. Чиновник ульбрихтовской "первой группы" на подхвате советской оккупационной администрации. В таком ведомстве, как КГБ СССР, редко кого искренне уважали. Геноссе Вольф был именно таким исключением. "Я преуспел", — скромно говорил человек, закулисно определявший, кому быть социал-демократическим канцлером ФРГ. Успехи, правда, и подвели, когда штазист обнаружился в аппарате Вилли Брандта.

При Миттаге состояли куратор конфиденциальной коммерции Александр Шальк-Голодковский и министр машиностроения Гюнтер Клайбер. Шальк-Голодковский был единственным жителем ГДР, кому разрешалось на своё усмотрение пересекать германо-германскую границу. В ФРГ и Западный Берлин он ездил за деньгами. Клайбер заведовал такими отраслями, как производство автомобилей и жилищное строительство. От него зависело смягчение общественной напряжённости за счёт социального подкупа. Нельзя сказать, чтобы их отношения с Миттагом складывались дружелюбно: денег без скандала не поделишь. В этом плане сильно осложнял положение и Вернер Кроликовски, заведовавший сельским хозяйством, энтузиаст принудительной "кооперации".

В общем, все четверо были, как правило, очень недовольны друг другом. А прочее население — всеми четырьмя.

В орбите Хагера пребывал Герман Аксен, куратор партийных СМИ и партийной дипломатии. Это имя буквально гремело по миру. Настолько, что лидер ангольских антикоммунистических повстанцев Жонаш Савимби выделял особую категорию врагов — восточногерманских колонизаторов. Специалисты Штази интенсивно обучали в Анголе карателей ДИСА и МГБ. Между тем именно Аксен руководил проникновением ГДР в Африку, на Ближний Восток, в Латину.

Особняком стоял Ханс Альбрехт, секретарь Зульского окружкома СЕПГ. Членом Политбюро он не был, но страна хорошо его знала под кличкой "Курфюрст". Номенклатурные нравы в ГДР были примерно те же, что везде. Но мало кто из секретарей позволял себе такую демонстративную наглость, такое откровенное роскошество. Другого могли бы и привлечь за что-нибудь вроде "личной нескромности". Но Альбрехт был до такой степени политически бдителен и идеологически выдержан, что Хагер и Мильке свернули бы шею любому, кто позволил бы себе поднять копьё на зульского курфюрста.

Наконец, несправедливо было бы обойти Маргот Хонеккер — супругу генсека и министра образования. В стране её кликали ведьмой. Если точно, то фиолетовой ведьмой. Из-за привычки подкрашивать синькой седину, рано пробившуюся от государственных забот.

Подлинный "Хагер в юбке", фрау Хонеккер всеми силами насаждала идеологизацию и милитаризацию школьного обучения. Может быть, подсознательно вспоминая свой опыт в Медельбунде, Союзе немецких девушек первой половины 1940-х.

^{Эрих и Маргот Хонеккер на открытии Дворца Республики, 1976}

Символическим обозначением круга хозяев ГДР служило понятие "Вандлиц" — лесной коттеджный посёлок для членов Политбюро, вроде Барвихи или Рублёвки. Здесь в кайзеровской роскоши решались судьбы, кипели страсти, кололись элиты. Лютая вражда разделила Штофа и Миттага, главных конкурентов за близость к генсеку. На этой грызне ловко интриговали Мильке и Хагер, Клайбер и Кроликовски. Регулярно летели доносы в Москву — кто тут отклонился от марксистско-ленинских предначертаний…

Располагался Вандлиц близ Берлина, но на карты не наносился. По документам проходил как "территория содержания редких животных". Да уж. Такое не часто увидишь.

К концу 1980-х обитателей Вандлица называли "развратными стариками". С подачи певца-диссидента Вольфа Бирмана.

Диктатуру СЕПГ оберегала сеть окружных управлений МГБ. Стоит выделить три из них: Дрезденское, Зульское, Нойбранденбургское (принцип отбор станет понятен ниже). Руководили генералы госбезопасности Хорст Бём, Герхард Ланге, Петер Кох. Обеспечивали тотальный карательный контроль, оперативно подавляли очаги вольномыслия, арестовывали и сажали диссидентов.

Именно Бём партнёрствовал с майором-резидентом Путиным. Конкретно решал его вопросы. Оттягивался в рекреационных помещениях гэбистского Вандлица под названием Лугштайн. Ланге подчас бывал недоволен партийной тупостью. Но строжайше блюл свои обязанности по партийному уставу. Кох порой фрондировал, позволял себе двусмысленности в адрес местного партсекретаря, демонстративно читал западногерманскую прессу. И гордо отчитывался вселением в новый офис и обустройством внутренней тюрьмы. В той, что была, мест уже не хватало.

В последний день 1982 года хонеккеровский кортеж отправлялся на царскую охоту в Вандлице. Рабочий-печник Пауль Эслинг успел выстрелить в сторону генсека. Тюрьмы Пауль избежал — его тут же расстреляли охранники-штазисты. Мильке задумался. Но не Хонеккер.

^{Журнал "Шпигель" со статьей о покушении на Хонеккера}

Обои перестройки

Явственные признаки огня под землёй ощущались с середины 1980-х. Все ресурсы исчерпались. Пример ФРГ был неодолимо привлекателен. Перестроечные сдвиги в СССР звучали погребальным звоном. В рапортах Штази появились признания: ненадёжны даже партийные "Боевые группы", что уж говорить о населении.

Секретарь-идеолог Хагер, как положено по должности, стал сочинять замысловатые концепции — почему путь ГДР отличается от советского. Дело было очень непростое. Десятки лет вожди СЕПГ зеркально копировали любой советский зигзаг. Это являлось для них главнейшей добродетелью. А тут приходится наоборот! К такому они, конечно, приспособлены не были. Хагер не придумал ничего, кроме сугубо бытового аргумента: "Если ваш сосед переклеивает обои в квартире — неужели вы считаете, что обязаны переклеить их тоже?" Народным ответом на эту мудрость стала кличка "Обойный профессор".

Чрезвычайное недовольство властей ГДР происходящим в Советском Союзе прямо не оглашалось. Но было секретом Полишинеля.

"Пришлось в наш адрес выслушать справедливые замечания", — говорил не кто иной, как Егор Лигачёв, возвращаясь из Восточного Берлина. Румынский диктатор Николае Чаушеску с 1988-го брался формировать мировой антиперестроечный фронт. По его поручению шеф Секуритате Юлиан Влад встречался на этот предмет с коллегой из албанской Сигурими Симоном Стефани. Планировалось привлечь и Штази. Однако Хонеккер не мог и помыслить, чтобы выступить против политики КПСС. Ставка была сделана на немецкий авось. Может быть, если сидеть тише воды ниже травы, Михаил Сергеевич смилостивится?

Что главная проблема не в Горбачёве, а в своём народе, ни Хонеккер, ни кто-либо вокруг него осознать не могли.

^{Михаил Горбачев и Эрих Хонеккер}

Наступил 1989-й. Толчки начинали прорываться наружу. 11 января по Лейпцигу разлетелись тысячи листовок — "За демократическое обновление!". Авторы призывают почтить память Карла Либкнехта и Розы Люксембург — 15 января исполнялось 70 лет их гибели. Казалось бы, почти официозный коммунистический призыв. Но Либкнехт и Люксембург понимались как борцы за свободу. Одно это страшит режим.

Госбезопасность ГДР словно становится на сторону немецких белых незабываемого 1919-го. Штази роет землю, срывая и уничтожая листовки. Четверо распространителей арестованы в тот же день. За Карла и Розу. Такое в стране, где оба в культе — практически на грани безумия. Но обезумевает власть, а не страна.

Стартовым толчком событий в ГДР стали выборы в местные советы 7 мая 1989-го. Как всегда, на безальтернативной основе. Нельзя же повторять горбачёвские новации и переклеивать обои. Выдвигаться могли только кандидаты от СЕПГ, Союза свободной немецкой молодёжи (местный комсомол) и аффилированных псевдопартий Национального фронта ГДР — Демократической крестьянской (для сельского населения), Либерально-демократической (для интеллигенции), Христианско-демократической (для верующих) и Национально-демократической (для бывших членов НСДАП и ветеранов вермахта — была в ГДР и такая, созданная по распоряжению Сталина). Зато могли голосовать и баллотироваться иностранцы. В частности, гастарбайтеры из Вьетнама, Анголы, Мозамбика.

Но одно нововведение всё же имело место. Впервые подсчёт голосов контролировали наблюдатели. И почти во всех избирательных округах были выявлены фальсификации. Кажется, кто бы сомневался. Все это понимали и при прошлых голосованиях. Но 1989-й — это особое время, особый воздух. По такому незначительному поводу начались протестные акции. По седьмым числам каждого месяца.

^{Кадр из фильма "Гуд бай, ГДР!"}

Весной протесты ещё не обрели большого масштаба. Политического центра они не имели. Зачем будить лихо? Не лучше ли дать движению самому затухнуть и слиться от безнадёжности? Тем более что двигались шествия от церковных зданий, а церковь считалась вполне контролируемой. В общем, власти ограничивались сдержанным рычаньем. А ещё — активным печатно-телевизионным восхвалением китайской расправы на Тяньаньмэнь — мол, не доводите до греха, можем повторить.

Прошло лето, три седьмых числа. Приближалось четвёртое, сентябрьское. Но тут случилось опережение графика. В Лейпциге, который после этого восточные немцы стали называть "городом-героем".

Окончание следует