Расстрел в Медном — незажившая память Польши в России

Предыстория

Большинство россиян уверены, что СССР оказался втянут во Вторую мировую войну 22 июня 1941 года, после вероломного нападения нацистской Германии. Лишь немногие вспомнят о советской агрессии против Польши, начавшейся 17 сентября 1939 года. К этому времени обескровленная в боях с гитлеровцами армия Польши уже не могла сопротивляться. Польские военные получили приказ не вступать в столкновения с Красной армией. Многие еще от отчаяния, наверное, надеялись, что восточный сосед пришел помочь против западного. Война оказалась победоносной и продлилась недолго. Оправдываясь за агрессию, вторжение окрестили "освобождением западных областей Украины и Белоруссии", а 240-250 тысяч поляков были обречены на русский плен. После победного вторжения советские войска и главным образом органы госбезопасности оказались не в силах справиться с огромным количеством пленных. Рядовых и офицеров невысоких чинов отпускали по домам, проживавших на территориях, оказавшихся под фашистской оккупацией, передавали немцам. Вместе с тем на вновь присоединенных территориях шли аресты "антисоветского элемента". Под зачистку попадали бывшие работники полиции и жандармы, тюремщики, пограничная стража, железнодорожные служащие, чиновники, осадники — военные пенсионеры, получавшие земельный участок за службу.

Несмотря на то, что большее число пленных были отпущены по домам, даже тех, что остались в заключении, советская пенитенциарная система была не в силах переварить: этих людей нужно было если не кормить и одевать, то как минимум содержать где-то и охранять. Получив доклад о состоянии польских лагерей, Берия обратился к Сталину. Решение было принято быстро. Чтобы оформить уже принятое решение, Берия написал секретную записку в Политбюро о том, что в лагерях содержится более 25 тысяч антисоветских поляков, не готовых ни к какому раскаянию.

Из записки Берии:

Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти, НКВД СССР считает необходимым:

I. Предложить НКВД СССР:

1) дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков, 2) а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 человек членов различных к-р шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков — рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела.

II. Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения в следующем порядке: а) на лиц, находящихся в лагерях военнопленных, — по справкам, представляемым Управлением по делам военнопленных НКВД СССР, б) на лиц, арестованных — по справкам из дел, представляемым НКВД УССР и НКВД БССР.

Политбюро в составе Сталина, Молотова, Микояна, Ворошилова Калинина, Кагановича согласилось с предложением и фактически приняло решение о расстреле пленных. Операцию по "разгрузке лагерей" поручили пособникам Берии — Меркулову, Кобулову и Баштакову. Эта тройка в особом порядке рассмотрела дела заключенных, более чем из 22 тысяч человек лишь 395 человек смогли избежать высшей меры наказания. Присутствия подсудимых не требовалось, тройке было достаточно материалов дела, содержащих часто не более чем три строки установочных данных. Зачастую семьи расстрелянных направлялись в Казахстан. Уже в годы войны, когда польское сопротивление, ставшее союзником СССР, будет интересоваться судьбой сограждан, Сталин сообщит генералу Сикорскому, что эти люди, вероятнее всего, сбежали, а на вопрос куда и вовсе издевательски ответит: "Ну, в Манчжурию..."

Для поляков "Катынь" осталась незажившей раной, в том числе потому, что для нас она осталась малоизвестным постыдным фактом биографии нашей страны. "Мемориал" решил исправить ситуацию. К 17 сентября общество готовит издание новой книги памяти расстрелянных в СССР поляков. Как пояснил во время нашей поездки в Тверскую область Александр Гурьянов, составитель "Книги памяти Медное", Катынь стала первым известным местом расстрела польских военнопленных. Став словом нарицательным, Катынь дала название всему преступлению, происходившему в Смоленской области, в Ворошиловоградской (ныне Луганская), Харькове, Киеве, тюрьмах Западной Украины и Беларуси и в Калининской (ныне Тверской) области. До сих пор неизвестно, сколько точно было расстреляно польских граждан и нет ли еще пока не обнаруженных мест захоронения. Эта статья не о катынской трагедии в целом, а лишь об одном из ужасных эпизодов этого преступления: о расстреле пленных Осташковского лагеря и их захоронении недалеко от села Медное Тверской области.

Расстрел в Калинине

Основной контингент Осташковского лагеря (Нилова пустынь) составили отнюдь не польские офицеры, здесь были по большей части бывшие полицейские, жандармы, работники системы исполнения наказаний и пограничной стражи, иногда и вовсе гражданские.

К "разгрузке лагеря" приступили почти сразу после принятого Политбюро решения. Заключенных вывозили 24 этапами в апреле — мае 1940 года. Этапирование до Калинина (Тверь) длилось сутки, в Калинине в здании бывшей мужской гимназии располагалось Управление областного НКВД. Пленных помещали во внутреннюю тюрьму в здании. Сейчас в этом здании медицинский институт. Исследователь темы сталинских репрессий в Твери Игорь Корпусов рассказывал о своем знакомстве с архитектором Андреем Соболевым. Соболев занимался перепроектировкой здания перед передачей его от НКВД мединституту. Сразу такое здание отдать под учебу было невозможно. Особенно Соболева поразили помещения на чердаке, под крышей располагались камеры с высотой потолка приблизительно 120 см. Стены были обиты железом, вероятно, зимой в этих камерах было невыносимо холодно, а летом стояла испепеляющая жара.

Впрочем, польским пленникам эти камеры никак не угрожали: каждый этап расстреливался сразу по приезде. Расстрелы начинались вечером и шли всю ночь, иногда ночи не хватало и расстрелы продолжались утром. Для их осуществления из Москвы со своей командой прибыл известный сталинский палач, начальник комендатуры НКВД Борис Блохин. По разным сведениям, на руках этого человека кровь более чем 10 тысяч человек. Кстати, за расстрел польских пленных Блохин получил орден Красного знамени, вручавшийся только за боевые заслуги.

Из показаний Дмитрия Токарева, бывшего начальника УНКВД Калининской области:

Токарев: Это в первый же день. Вот мы и пошли. И я увидел весь этот ужас тут. Пришли там через несколько минут, надел свое спецобмундирование Блохин...

Следователь: А какое?

Токарев: Кожаная коричневая кепка, кожаный коричневый фартук длинный, кожаные коричневого цвета перчатки с крагами выше локтей. И на меня это произвело впечатление ужасное. Я увидел палача.

Следователь: И так вот такое у всех было?

Токарев: Нет, только у него. Другие не имели отношения к расстрелу. Только он. Это у него, видимо, была спецодежда.

С собой Блохин привез целый чемодан немецких пистолетов "Вальтер". Немецкие пистолеты были лучше, советские пистолеты были ненадежны и быстро ломались, стачивались бойки. Еще в первую ночь привезли более 300 человек, позднее Блохин потребовал привозить не более 250.

Из показаний Дмитрия Токарева, бывшего начальника УНКВД Калининской области:

Токарев: Оружие штатное — ТТ. Я, правда, имел маленький карманный немецкий пистолет "Вальтер". Но когда приехали Блохин, Синегубов и Кривенко, то привезли целый чемодан пистолетов. Оказалось, что эти пистолеты быстро изнашиваются. Поэтому привезли их целый чемодан.

Яблоков: А какие пистолеты?

Токарев: Пистолеты "Вальтер", по-моему, "Вальтер".

Всего понадобилось 24 этапа, "разгрузка" заняла больше месяца. Для участия в операции были привлечены около 30 человек, в основном шоферы и работники комендатуры. Была ли у них возможность отказаться от участия? Наверное, была, но стоила слишком дорого.

Из показаний Дмитрия Токарева, бывшего начальника УНКВД Калининской области:

Следователь: Дмитрий Степанович, почему, к примеру, водители, которые не имели такой обязанности, занимались расстрелами?

Токарев: Как вам ответить. Я полагал, что одного товарища спасаю от смерти. Вышло так, что, когда мы получали инструктаж у Кобулова, я задал вопрос: поставить ли в известность об этом первого секретаря областного комитета партии или нет? Ни в коем случае! Не должно быть ни одного живого свидетеля [гласил ответ]. И вот один из водителей, я не помню его фамилии, — отказался. Я боялся, чтобы не отдали приказ расстрелять его как свидетеля. Я вызвал, значит, его к себе и говорю: "Миша, ты коммунист..." (последующая фраза непонятна)... взял грех на свою душу, но ради того, чтобы уберечь его [от смерти] как человека.

Следователь: Вы не помните его фамилии?

Токарев: Нет, нет, не могу вспомнить. Не могу, не могу сказать.

Впрочем, и участие стоило очень дорого. Как минимум трое участников операции застрелились, один сошел с ума, вероятно, судьба тех, кто оказался вне поля зрения следователей и историков, тоже сложилась не лучшим образом.

Много времени на одного человека не тратили, осужденного тройкой заводили в Ленинскую комнату, уточняли фамилию, имя, год рождения и место работы.

Из показаний Дмитрия Токарева, бывшего начальника УНКВД Калининской области:

Токарев: Да, но не допрашивали никого, только одного парнишку спросили: "Сколько тебе лет?" Сказал — 18. "Где нёс службу?" — "В пограничной охране ". Чем занимался? Был телефонистом. Я хочу ещё раз пояснить на этом примере — когда говорят о расстрелах офицеров — осторожнее, речь не об офицерах <...> По-моему, был без головного убора. Вошёл и улыбался, да, парень, совершенный мальчик, 18 лет, а сколько служил? Стал считать по-польски — 6 месяцев.

Далее на человека надевали наручники и спускали в полуподвальное помещение, по словам все того же архитектора Соболева, производившего перепланировку задания, в подвал вели ступени разного размера, вероятно для того, чтобы уменьшить вероятность побега. Осужденного тройкой отводили в камеру, специально подготовленную Блохиным: стены камеры были обиты звукопоглощающим материалом. Опытные работники старались стрелять в шею, так было меньше крови, палачи с небольшим опытом били в затылок. Вторая дверь в помещении вела на улицу, через нее выносили тела и складывали в тентованные грузовики. Тела отвозили в Медное, где и закапывали. После операции тенты сожгли.

Медное

Сегодня Медное — это живописное место в Тверской области. Здесь растут огромные сосны, между соснами ввысь устремляются чугунные кресты польского мемориала. Раньше здесь располагались дачи сотрудников НКВД. Как и в другом месте расстрела польских военнопленных в Харькове, дачи строились практически на костях. Одному из бывших работников, некоему коменданту Федулову, даже запретили копать на своем участке погреб для хранения картошки, чтоб не нашел чего лишнего. Сейчас это звучит почти как легенда о татарах, пировавших после победы на Калке, сидя на бревнах, которые уложили на пленных русичей. На самом деле практический смысл был в том, чтобы сохранить произошедшее в секрете. Позднее для сокрытия преступления на месте захоронения построили ложную станцию глушения и назначили ее особо охраняемым объектом.

Всего в Медном 25 крестов на месте рвов, в которые сбрасывали тела убитых. У чекистов заранее было все продумано. Не знавший специфики массовых расстрелов глава местного НКВД Дмитрий Токарев, поняв размах предстоящей операции, опешил от того, сколько же народу предстоит привлечь к захоронению останков — над ним посмеялись, есть же экскаваторы. Один из привезенных Блохиным людей был и экскаваторщиком, не только водителем и палачом.

Свидетели

Долгое время о месте захоронения ничего известно не было. Точное место назвал уже в 1991 году незадолго до своей смерти тот самый Токарев. Он же назвал точное число расстрелянных: 6295+1 советский гражданин, которого Токарев называет бандитом. Россияне позаимствовали традицию восстановления памяти у поляков, сегодня кое-где на деревьях можно встретить фотографии расстрелянных родственников.

В своих показаниях Токарев часто жалуется на память. Основной смысл его ответов: знал, но участия не принимал, ничего от меня не зависело, от участия по возможности уклонялся. Себя Токарев не выгораживает, но говорит, что все происходившее было ему глубоко омерзительно и он по возможности старался участия не принимать. Скорее всего, это правда, еще недавно бывший полковником погранвойск, реально воевавший с басмачами в Казахстане и пришедший в НКВД на волне "борьбы с перегибами", новоиспеченный майор госбезопасности был непривычен к такой работе. После "разгрузки лагерей" Токарев оказался единственным, кто не был награжден. Его постоянные попытки "отлынить" от участия подтверждаются командировками в отдаленные районы, которые он сам себе и выписывал.

Конечно, и Токарев не был агнцем.

Из показаний Дмитрия Токарева, бывшего начальника УНКВД Калинской области:

В Калининской области, несмотря на то, что она была очень большой: 74 района, 27 городов и рабочих поселков, 3 округа — было всего лишь 14 тюрем, где содержалось в набитых доверху помещениях 6 тыс. человек, посаженных во время репрессий в [19]37— [19]38 годах. С этими тысячами мы работали до самого начала войны. Не было уже мест даже для одного человека, сверх тех, которые там находились.

И когда Токарев говорит, что не имел никакого отношения к Осташковскому лагерю, не знал, что в нем происходит и что начальство лагеря подчинялось напрямую Москве, его словам верить сложно. Тем более что сам же он в своих показаниях рассказывает, как собственным указанием вытащил из лагеря польских военнопленных и таким образом спас от смерти брата режиссера Михаила Ромма.

Впрочем, Токарев, видимо, действительно был белой вороной из-за своей мягкости и стремления к законности:

Из показаний Токарева:

Токарев: Мои сотрудники написали Берии жалобу на меня, что налево и направо освобождаю людей, ярых врагов, очевидных врагов, которые сами сознавались в своей вражеской деятельности. Токарев их отпускает на волю — подчёркивали — Токарев не чекист и решает дела неправильно. Именно тогда приехали Круглов и Кобулов. Возглавили собрание людей по списку — значит, собрали всех тех, которые подписали жалобу. Мы собрались. Тогда он сказал, что приехала комиссия, но не подтвердила никаких следов уголовной деятельности Токарева. Так что он остается начальником Управления. "Вам же товарищ Токарев — это уже сказал Круглов — предоставляется право решения вопроса, как поступить с теми товарищами, которые написали жалобу". Никого я не наказал и не выгнал, всех оставил, одного даже произвёл в свои помощники по хозяйственным делам. Было ясно, что я поступаю по праву.

В годы войны Токарев вернулся к привычной ему деятельности, работал с партизанским движением, а вот после войны карьера не заладилась, вроде взлетел до должности наркома министра в Таджикистане, но потом начался спад, в 1953 году Токарев в 52 года покидает службу, что для функционеров того времени рано. Сложно сказать, как могла бы сложиться жизнь этого человека, если б он не оказался замаран работой в репрессивных органах.

Гораздо хуже с памятью у другого свидетеля преступления, бывшего начальника Управления лагерями для военнопленных Петра Сопруненко: ничего не помню, ни о чем меня не спрашивали. Вместо совещания о польских военнопленных вспоминает совещание об обмене пленными с финнами, свою подпись не узнает. Сопруненко на момент допроса 83 года, но есть и еще одна причина, почему нервно раскачивающийся, как в трансе, старик никак не может припомнить подробности расстрела более 6 тысяч человек. Его ответственность в технической организации очевидна. "Не мой почерк", — говорит Сопруненко, когда ему предъявляют его резолюцию на донесении начальника лагеря "Люди отправлены". Как утверждает Сопруненко, все решения принимались его заместителем Хохловым. В ответ следователь предъявляет рапорт Хохлова тех же дней с резолюцией Сопруненко: "Это что, он сам себе писал?"

О советских гражданах, захороненных в Медном

В Медном есть и захоронения расстрелянных советских граждан. Это жители Калининской области: раскулаченные, духовенство, священники. Пришедший на волне борьбы с "перегибами" в 1938 году Токарев написал докладную записку начальству. Эта записка как раз недавно была обнаружена в архиве. В ней новоиспеченный майор с возмущением рассказывал начальству о методах, которыми действовали его предшественники. Оказывается, большая часть осужденных попали под следствие по оговору уже арестованных. Часто показания выбивались, а сама вина по большей части была незначительна.

Сколько их и кто эти советские граждане, захороненные в Медном, теперь точно никто не знает. Мемориал, посвященный соотечественникам, гораздо более скудный, чем польская часть, денег на него не хватает.

Архивных документов об уничтожении советских граждан и их захоронении не осталось. Приказ Ежова 0047 о засекречивании данных о расстрелах выполнялся строго. Есть только списки реабилитированных, но по ним понять, где и как был убит человек, не представляется возможным.

Последняя эксгумация проводилась в 1999 году поисково-спасательной организацией "Эдельвейс". Но работа поисковиков была явно недостаточной. Закладывались шурфы, рылись скважины, использовались материалы аэрофотосъемки немецких люфтваффе 1943 года. На глубине 2-2,5 метров были обнаружены останки, одежда 30-х годов. Идентифицировать их более подробно не удалось. Очевидно лишь, что это жертвы в основном Большого террора 1937–1938 годов.

Капитан Никонов в докладной записке Ежову сообщал, что в период с 1936 по 1938 год в Калининской области были репрессированы 16 672 человека. 5063 из них были расстреляны.

По свидетельствам местных жителей, репрессированных захоранивали в Медном и в северной части Волынского кладбища. Как рассказал тверской исследователь Игорь Корпусов, в постсоветской России энтузиасты решили возвести на кладбище часовню. Деревянную часовню дважды поджигали. Решили возвести каменную и при закладке фундамента нашли массовое захоронение. Как показала экспертиза, проведенная прокуратурой, во рву были обнаружены останки 167 человек, расстрелянных в конце 30-х годах ХХ века. Такие находки не редкость для Старого Волынского кладбища.

 

О расследовании

По неполным данным, в СССР в 1940 году были расстреляны более 22 тысяч поляков. Первое расследование начали еще немцы, обнаружившие захоронение в Катыни в феврале 1943 года. Захоронение оккупантам показали местные жители. Немцы провели эксгумацию, привлекли к расследованию швейцарских врачей и поляков из технической миссии Красного Креста. Имена погибших выкрикивали на улицах Варшавы через репродуктор.

Советская сторона обвинила в расстреле самих немцев и после освобождения Смоленской области провела собственное расследование. К месту расстрела была направлена комиссия Бурденко, нашедшая неопровержимые доказательства причастности к расстрелу немцев. Но еще до Бурденко на Смоленщину приехала специальная миссия НКВД, фальсифицировавшая те самые доказательства. Убитым подкладывались письма, квитанции, артефакты, "свидетельствовавшие", что расстрел произошел позднее 1940 года.

Деятельность по сокрытию Катынского преступления распространилась и на другие государства, оказавшиеся в сфере влияния СССР. Родственники осташковских узников, переставшие получать почтовые сообщения от пленных после 1940 года, обеспокоенные известием об обнаруженных немцами останках в Катыни, писали в немецкий Красный Крест с просьбой проверить, не лежит ли под Смоленском и их родственник. Их обращения были в 1945 году захвачены Красной армией и вывезены в Россию. Сегодня они хранятся в Государственном архиве РФ.

Даже при Хрущеве, когда был осужден культ личности и начата реабилитация репрессированных, сил у советского руководства на покаяние не нашлось. В 1959 году председатель Комитета государственной безопасности Шелепин направил записку Хрущеву с предложением уничтожить дела польских военнопленных.

Из записки Шелепина Хрущеву

Для Советских органов все эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Вряд ли они могут представлять действительный интерес для наших польских друзей. Наоборот, какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции, со всеми нежелательными для нашего государства последствиями. Тем более что в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия, подтвержденная произведенным по инициативе Советских органов власти в 1944 году расследованием Комиссии, именовавшейся: "Специальная комиссия по установлению и расследованию расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров".

Лишь 13 апреля 1990 года Горбачев через ТАСС признал, что расстрел был преступлением сталинского режима. Дело было начато по статье 6 Устава Международного трибунала в Нюрнберге, то есть, по сути, советских преступников посадили на одну скамью с нацистами.

В 1991 году, незадолго до путча, несмотря на яростное противодействие КГБ, по делу о Катынском преступлении были допрошены Сопруненко и Токарев.

Личности убитых в Медном, к сожалению, не могут быть восстановлены эксгумацией. Их личные дела уничтожены, но сохранились списки-предписания об этапировании заключенных Осташковского лагеря в Калинин. В них значится 6287 человек. Еще 8 были этапированы в Калинин на следствие раньше. Все эти люди перестали отсылать письма на родину весной 1940 года. Известно также, что 45 человек умерли еще в лагере, не дождавшись отправки.

В 1991 и в 1995 годах были проведены новые раскопки и новая эксгумация. Советская эксгумация 1991 года подняла останки 243 человек, 16 опознаны. В 1994–1995 году работы велись с привлечением представителей польской стороны. Были подняты останки 2115 человек. Останки были уложены в гробы и похоронены здесь же.

"Работы заключались в бурении сетки зондировочных скважин ручным геологическим буром на глубину несколько метров. И вот вытаскивали этот бур, и если в этой колонке находилась синяя земля, то это был признак, что здесь захоронение. Почему, потому что шинели польской полиции были темно-синего цвета, и этот краситель окрасил, когда захоронена большая масса людей вот так, компактно, кучно..." — рассказывает составитель "Книги памяти. Медное" Александр Гурьянов.

Официально установлено точное соответствие между останками и личностями лишь немногих. "В этой земле бумага сохраняется лучше, чем человеческая плоть", — говорит Гурьянов. И именно бумага чаще всего позволяла точно восстановить личности 44 человек, которые считаются опознанными на данный момент. Некоторые имели при себе военный билет, кто-то имел письма, один хранил при себе санаторную книжку с отметками о процедурах, полученных им в августе 1939 года, другой держал 38 визитных карточек на человека по фамилии Адамчек — вряд ли человек раздавал визитные карточки своего знакомого. Медик войска польского Вандер Коген был установлен по находившемуся при нем жетону-бессмертнику с личным номером. Найдено было много служебных учетных знаков польской полиции, но это менее твердое доказательство, потому что за время службы учетные знаки полицейских могли меняться, а данные о них в польских архивах сохранились плохо. В основном данные остались лишь о полицейских Лодзинского воеводства — по этим данным удалось установить двоих.

Но многие артефакты не дают права со стопроцентной уверенностью говорить, что эти останки, с которыми они были подняты, принадлежали владельцу найденного артефакта. Однако типологические доказательства (те же письма и элементы одежды, мундиров например) свидетельствуют, что останки принадлежат не кому иному, как полякам, находившимся в Осташковском лагере (в частности, был найден металлический инвентарный номер, оторванный кем-то с какого-то предмета Осташковского лагеря, по-видимому на память).

Уже в 2000-х дело было закрыто Главной военной прокуратурой из-за смерти основных предполагаемых виновников (имеются в виду Сталин, Берия, Молотов и прочие). Из 187 томов незасекреченными остались 67. На этом основании российские органы отказываются реабилитировать расстрелянных польских граждан. Решение о прекращении дела также оказалось засекреченным. Таким образом, родственники расстрелянных, обвиняющие Россию в неэффективном расследовании, опять же не смогли получить объяснений о причинах прекращения расследования. Главная военная прокуратура заявляет, что не может рассмотреть их дела, потому что доступа к секретным документам не имеет. "По закону, прокуратура, получая заявление о реабилитации, должна либо вынести постановление об отказе, либо выдать справку о реабилитации, а такого пути, что они даже отказываются рассматривать, в законе этого нет", — говорит Гурьянов. Но начиная с Хамовнического суда и кончая Верховным, ни один суд не решился встать на сторону исследователей ни в требовании рассекретить данные, ни в требовании обязать прокуратуру рассмотреть вопрос о реабилитации. Никакие решения ЕСПЧ по этому поводу российскую прокуратуру также не смущают.

 

В 2010 году в Смоленской области рухнул самолет с польской делегацией, следовавшей на памятные мероприятия в Катынь. Погиб в том числе президент Польши Лех Качиньский. Российская сторона заявляет, что в падении виноваты сами поляки. Может, и так, но обломки самолета Россия не передает. Покаяние оказалось недолгим, а реакция оказалась слишком скорой.