Временщики несовременности

Нищета может быть богатой.
А. и Б. Стругацкие, "Хищные вещи века"

Девушка с веслом — ещё одно наследие "мрачных времён" по Высоцкому, воплощённое в обалденно сексапильной фигурке юной спортсменки, — дополняет дерзкий красный цвет обложки книги известного экономиста и аналитика. Дизайн красноречив: в книге речь идёт о непосредственном наследии советской империи, коим, по мнению автора, является издревле ресурсная экономика.

Особая идентичность... в иррациональности

Истоки теперешнего политико-экономического состояния находятся во временах становления российской государственности, на которые пришлись всего-то 150 лет монгольского ига (для сравнения: Испания, ныне полноправный член ЕС, находилась под маврами около 400 лет!), когда большая часть Руси, оказавшейся на стыке культур и цивилизаций, была составной частью империи Чингисхана и его наследников. Традиции автократии оттуда. "Некоторые князья проводили в поездках в Каракорум (за ярлыком, с подношениями и пр.) до трети времени своего правления", — иронично замечает Иноземцев и добавляет: не отсюда ли сегодняшнее зряшное отношение к пространству? В главе "Особенная идентичность" проводится сравнение географических приобретений Британской, Испанской, Французской и пр. империй — и России, которая, в отличие от европейцев, свои колонии завоёвывала не за океанами, а прямо под боком. При этом она практически не совершенствовала формы социальной организации, что с необходимостью вело к хроническим проблемам с экономическим развитием. Отставание в военной области, что для 500-летней военной экспансии государства было всегда существенно, вызывало всплески догоняющих реформистских волн.

Иноземцев выделяет 3 волны заимствований, случившиеся до "социалистического" эксперимента, затеянного большевиками: 1) в IX веке у Византии как близлежащей успешной (казалось) империи; 2) у воцарившейся на территории Руси Орды (XIII-XVI вв.); 3) у Западной Европы в XVIII-XIX вв. Модернизационный рывок, предпринятый в годы "сталинских" пятилеток, сочетался с дремучей общественно-политической архаикой и использованием рабского труда (колхозы, ГУЛАГ), что никак не поспособствовало заявленному намерению "догнать и перегнать".

Все империи новейшего времени распались в ходе мировых войн и национально-освободительной борьбы на отдельные национальные (преимущественно) государства, включая Российскую после падения монархии в 1917 году. Тем не менее, большевистской власти удалось воссоздать её практически заново под демагогическими лозунгами создания "всемирной республики труда". Изначальная ориентация на поддержку антиколониальных движений, по замечанию автора, сыграла с тоталитарной властью злую шутку: подобно немедленному отпадению колоний с потерей монархических "скреп" в феврале 1917-го, СССР прекратил своё существование немедленно после отстранения проштрафившейся в ходе августовского 1991 путча КПСС с её КГБ и др. "скрепами". В силу определённых обстоятельств, анализируемых Иноземцевым, российская власть не потеряла привычных имперских традиций государственного управления, поскольку страна и сегодня представляет собой уникальный конгломерат различных национальных республик и экономических зон, что чревато её дальнейшим распадом в силу сохранения прежних форм авторитаризма, противоречащих последовательной федеративности и всё тому же экономическому развитию, не терпящему отсутствия экономических и политических свобод.

Отмечаемый Иноземцевым феномен иррациональной политической системы другие аналитики (В. Гельман[1]) называют недостойным правлением — термином, обозначающим сущностную составляющую курса, предпринятого корпорацией силовиков, чиновников и бандитов, узурпировавшей власть в России с конца 90-х гг. Приходится удивляться, как эта система, "выстроенная на основе принципов, которые, казалось, исключают выживание", продолжает существовать вот уже два десятилетия.

Традиции российской "особой идентичности" сводятся, по мысли автора, к трём чертам, каждая из которых красноречива: 1) вынужденные технологические заимствования (в советское время — воровство — В.К.) у развитых стран; 2) сохранение имперской вертикальной структуры, подкрепляемое притянутыми за уши идеологемами, — так под предлогом возрождения православных традиций вернулась и начисто дискредитированная в царское время смычка власти и церкви; 3) сакральность государства, враждебного не только собственному народу (поскольку власть антинародна), но и всему внешнему миру.

Парадоксальным образом именно пугало дальнейшего распада подкрепляет намерение правящей корпорации следовать и далее в русле национально-консервативного курса, обрекающего страну на безнадёжное отставание от развитых стран и на возможный развал.

Западня авторитаризма

В этой главе автор прослеживает историю рентной составляющей в российской экономике, прерванной на краткий период 50-70-хх гг. развития тяжёлой промышленности и авиационно-космических отраслей, после чего наступила нескончаемая нефтегазовая ориентация.

Специфика российской государственности состоит в традиционном разрыве между законом и правом. Причём не государство служит человеку, а человек ради него жертвует своим благополучием. Как поётся в одной душевной песне, "жила бы страна родная — и нету других забот!". Отсутствуют свободные выборы, разделение властей, контроль над спецслужбами, свобода СМИ. Помнится, в 90-е гг., когда Россию поспешили причислить к разряду "нормальных стран", заезжие официальные лица считали своим долгом встретиться с представителями оппозиции, полагая её естественным фаворитом следующих выборов. С конца 90-х оппозиция точечно выбивается, загнана в подполье или выдавливается за бугор. Не соглашусь, тем не менее, с утверждением автора, который ставит на одну доску "карманную оппозицию" — в лице ЛДПР, КПРФ и "Справедливой России" — с партией "Яблоко", выступающей с аргументированной критикой социальной, экономической, внутренней и внешней политики режима.

Кроме того, власть у нас исстари персонифицирована, разоблачать лидера будет дозволено только следующему лидеру, который естественным образом вешает на предыдущего всех собак. Проявляются указанные особенности в самых вычурных видах: от помпезной выставки на ВДНХ (2017) об истории России, устроенной не по темам и периодам, а по эпохам царей и прочих нацлидеров, — до принятия "высочайшего" закона о недозволенности критики власти. Завязано всё это на извращённом — а другим оно и быть не может — мировоззрении корпоративной элиты, система ценностей которой крайне противоречива и отличается от научного мировоззрения изнаночным вывертом.

Авторитаризм несовместим с демократией. Автор приводит различные классификации как авторитаризма (военно-бюрократический, корпоративистский, этнический), так и демократии (либеральная, фиктивная и пр., включая оксюморон "тоталитарная демократия" — лично мне более импонирует термин "имитационная" — В.К.). Поскольку возведённый Путиным и его сподвижниками режим является именно корпоративистским, то мы можем поздравить его сторонников — записных врагов киевской "нацистской хунты" — с насаждением нашему многострадальному народу государства фашистского (или профашистского — хрен редьки не слаще) типа Италии 20-40-х гг. под началом Муссолини. Главная его функция — держать народ в серости (некоторые пропагандисты получают за свою грязную работу баснословные гонорары) и повиновении, для чего в остающейся нищей стране численность силовых структур доведена почти до 5 млн чел. Обществу навязывают повестку дня, откровенно стараясь увести его от важных и серьёзных проблем, включая экономические. Отделив политику от экономики, замечает автор, режим эффективно отключил практически все основные темы. Протесты на экономической основе отрезаны: все проблемы легко объясняются "внешними трудностями", глобальной конъюнктурой и противостоянием с Западом.

Помимо персоналистского характера верховной власти, основными чертами режима является взаимопроникновение бизнеса и государства, несменяемость власти ввиду несвободных выборов, имперский дух и противостояние содружеству демократических государств. Автор ссылается на мнения зарубежных исследователей, называющих важной чертой фашизма "корпоративную организацию экономики, которая подавляет свободу профсоюзов, расширяет сферу государственного вмешательства (!) ... сохраняя при этом частную собственность и классовые различия" (Э. Джентиле). Приводится тезис П. Друкера: "Фашизм — это то состояние [общества], которое достигается после того, как становится очевидной несостоятельность коммунизма".

"Рабочим телом" авторитаризма явилась новая номенклатура — прямой наследник партийно-хозяйственных управленцев советского периода. Проглядывает это по факту приобщения к власти и бизнесу функционеров ФСБ — прямого наследника КГБ, вооружённого отряда партийных номенклатурщиков. Но если при Советах именно на эти кадры опиралось руководство, когда речь заходила о борьбе с коррупцией, то в путинское время органы вошли в систему власти и в бизнес, что натуральным образом привело к их "буржуазному перерождению", говоря словами старых поборников идейной чистоты "борцов за светлое будущее". Соответственно, сегодня механизм отбора кадров по всей вертикали власти знакомый до боли: передача должностей по наследству, принцип глупого заместителя (умные не нужны) и т.п.

Тем не менее, автор делает странный вывод, ссылаясь на свою же работу 2015 г.: не стоит пытаться "демонтировать" режим, его просто следует "пережить", причём опыт ошибок, допущенных "окружающим Россию миром" в 90-х гг., должен быть учтён в части решительного инкорпорирования её в современный мир, иначе она опять скатится в привычную колею.

Возразим: демонтаж режима неизбежен, и чем активнее оппозиция будет настаивать на реформах, тем достойнее будет её поведение, тем вернее будет открыт путь к экономическому и социальному развитию, выгодному для всех без исключения социальных страт, включая, думается, даже те, кто сегодня ловит свои барыши в сомнительной, токсичной и отравленной воде.

Не капитализм и даже не рынок

Беспрецедентный переход нежизнеспособного, тотально огосударствлённого хозяйства на рыночные механизмы потребовал полного демонтажа милитаризованной советской экономики (непосильное участие в гонке вооружений, по убеждению автора, не имело "никакого разумного основания") в условиях обрыва внутренних экономических связей. (Отметим это обстоятельство: оно нам пригодится для выявления перспектив сегодняшнего способа неэффективного управления экономикой, которое потребует коренной её перестройки.)

Иноземцев проясняет ошибку реформаторов начала 90-х гг.: перемена уклада вовсе не означала, что рынок сам по себе наладит здоровую экономику. Никто не позаботился о защите бурно рождавшегося класса мелких и средних предпринимателей, диверсификации и конверсии не произошло, а новые крупные собственники, заполучив за бесценок дорогие предприятия, стали извлекать из них ренту, подобно тем, кто занялся чисто сырьевым бизнесом. Технологического переоснащения не случилось, а в 2000-х по милости корпорации началась постепенная конфронтация с Западом, перекрывшая инвестиционные и технологические потоки. Автор доказывает, что получившаяся смесь государственного и частного капитализма — первый довлеет — с необходимостью привела к извращению механизма конкуренции, а также к коррупции, объём которой в денежном выражении достигает по разным оценкам от 25 до 50% ВВП страны.

Автор избегает термина периферийный капитализм, однако приводит веские аргументы против такого вида хозяйствования, который обрекает страну на безнадёжное отставание в сравнении с развитыми государствами.

Сырьевая специализация России сложилась давно — со времён экспорта пушнины и пеньки. Освоение Сибири выявило наличие огромных богатств наших недр (1/3 мировых запасов природного газа и калийных солей, 30% Au и алмазов, 25% Fe, Co и Ni, до 15% Zn, до 12% нефти и угля, не менее 10% Pb, Ag и Cu. На нашей земле находится 20% лесов и запасов пресной воды планеты). Тем не менее, ресурсная экономика как таковая — явление ХХ в. Она свойственна прежде всего бывшим колониям (!), поскольку эксплуатация природных богатств не требует больших затрат, открывая простой путь к извлечению прибыли — в первую очередь для тех, кто эти ресурсы контролирует. Таким образом, немилосердно замечает автор, призывы "слезть с сырьевой иглы" — которые раздаются не только из рядов оппозиции, но и от адептов несменяемой власти — бессмысленны: это примерно то же, что для тяжелобольного отключить аппарат искусственного дыхания. Получается, что вместо строительства общества, основанного на экономике знаний, мы стремительно возвращаемся в классический феодализм, основанный на сборе и перераспределении ренты. Интересантов, извлекающих выгоду из опоры на сырьевые отрасли, довольно много, что обеспечивает общественный консенсус (до ухода Путина! — В.К.). К тому же, в отличие от нашей, здоровая рыночная экономика обладает встроенным механизмом ограничения издержек, а именно конкуренцией. Отсутствие этого механизма в России из-за высокой монополизации делает бессмысленными технологические новшества. Стремление чиновников заработать на откатах порождает неуёмный рост издержек у исполнителей госзаказа, что неимоверно удорожает продукт — например, стоимость автодорог.

Следствие — остановка развития! Тем не менее, власти предержащие бодро выдают за показатели движения вперёд масштабные финансовые проекты, которые интернет-сайт "Руксперт", к примеру, представляет в соответствующем порядке: "Символы нации", "Космонавтика" (читай: средства доставки ядерного оружия), "Кораблестроение" (читай: военные корабли), "Бронетехника" и т.д. В итоге в последние годы Россия вышла на 3-е место в мире по военным расходам. При этом уровень монополизации остаётся непомерно высоким, доля малого и среднего бизнеса — послужившего основой подъёма экономики в целом ряде стран, продемонстрировавших успешный путь развития в ХХ в. (Германия, Япония, Китай и т.д.) — удручающе снижается. Отсюда диагноз, которым автор-экономист припечатывает полученную корпоративистскими усилиями систему: это не "рыночная экономика", а скорее "рыночная не-экономика" (последний термин — название соответствующей главы).

Особое внимание уделено размаху коррупции. Автор считает, что это явление встроено в сложившуюся систему госконтроля над монополиями и что взаимодействие государственного и частного секторов при преобладании первого является идеальной питательной средой присвоения бюджетных средств и дальнейшего их расфасовывания по различным счетам и "чулкам". Таким образом, "вертикаль власти" становится синонимом "коррупционной вертикали". Дополнительным демотиватором коррупции является политическая и экономическая закрытость страны (вытекание беспардонной внешней политики из антинародной внутренней). Парадоксальным образом при этом отмечается феномен так называемого "3-го капитализма" — своеобразной системы эксплуатации "первым" миром "третьего", когда нажитые "непомерным трудом" капиталы российских нуворишей перекачиваются в развитые страны, поскольку вкладывать их на месте во что-то полезное для развития не выгодно, да и рискованно, — вспомним злосчастную судьбу омертвлённого ментовского общака на сумму 132 млн, если считать в долларах, случайно вскрытого на хатах полковника МВД Д. Захарченко. Это феномен превращает политическую элиту во временщиков, побуждая к неуёмной коррупционной активности. Иноземцев предупреждает: несмотря на это, уходить от власти они не собираются, им есть за что бороться, настропалив силовые структуры на свою защиту.

Тем не менее, противоречия в системе работают на её отрицание: "несовременная система (путинщина — В.К.) никак не может найти варианта своего "осовременивания", что неотвратимо уволакивает её в тупик.

Модернизация не получается? И не надо!

Не стоит доказывать, возвращаясь к теме заимствований, что в модернизации исторически нуждались страны, явно отстававшие от передовых по ряду причин. Автор перечисляет следующие принципы модернизаций новейшего времени: 1) соответственная страна на пороге катастрофы (Сингапур, Китай) или после военного поражения (Япония, Южная Корея); 2) наличие чёткой программы развития, включая ликвидацию коррупции; 3) использование зарубежных инвестиций и новых технологий; 4) ориентация на встраивание в глобальную экономику. "Модернизационный опыт" России, — пишет автор, — в этом свете уникален: "ни одно государство за последние 500 лет не поднималось так высоко... чтобы затем упасть так низко, и уж тем более ни одна страна не проделывала это столько раз, сколько Россия". Картину иллюстрирует всего лишь пара чисел: в канун 1-й Мировой войны (1914) Россия производила 8,2% мирового ВВП. Сегодня — едва ли 2%. Почему? Каждая модернизация а) была спровоцирована необходимостью выживания правящей элиты, но после достижения этой цели прекращалась; б) носила крайне ограниченный (отраслевой) и внутренне противоречивый характер (например, свёртывание НЭПа); в) страдала несогласованностью экономических и политических реформ.

Во второй половине нулевых, когда экономика стала проявлять чёткую тенденцию к неторопливому развитию, некоторые аналитики (Ю. Латынина) высказывали мнение, что для придания ей динамики в желаемом и, казалось, для всех ясном направлении достаточно трёх лет. Не хватило, однако, "малого" — политической воли.

Предпринятая на наших глазах Д. Медведевым, в бытность его президентом, попытка модернизации с треском провалилась по означенным выше причинам: невозможно в стране, элита которой проповедует консервативный курс, обновлять экономику. Более того, Иноземцев утверждает, что неэффективность хозяйствования имеет долгосрочную перспективу: тот же медведевский "скачок" предусматривал опустить некие необходимые этапы модернизации (1 — перевооружить массовое индустриальное производство, 2 — сделать конкурентоспособными передовые секторы экономики, и только потом 3 — выйти на новейшие технологические рубежи), что оказалось физически неподъёмно. Тот же Китай, на который нам остаётся взирать с досадой и изумлением, начал в 90-х с производства товаров ширпотреба, игрушек и пр., затем перешёл к автопрому, потом вышел в космос, где делает уверенные успехи.

Понимают ли это власть имущие? Автор считает, что да, однако власть помешана на стабильности: "Россия позиционирует себя как оплот консерватизма и традиционных ценностей не столько потому, что её лидеры действительно в них верят, сколько потому, что все они отдают себе отчёт в том, что современно понимаемое развитие несовместимо с сохранением их контроля над экономикой и обществом". Идея модернизации "предполагает отказ от традиций и максимальную рационализацию общественной жизни", а это прямо противоречит консервативной идеологии. Историю сознательно пытаются повернуть вспять, скомандовав: "Время, назад!" Новый застой уверенно тащит страну "к стремительному разрушению человеческого капитала и серьёзному упадку во всех сферах жизни".

В производстве современного промышленного оборудования со времени промышленного бума 50-70-х гг. мы отстали на десятки лет. Иноземцев указывает на своего рода "ловушку отечественной модернизации", когда в период низких цен на нефть появляется стимул обновить, положим, нефтяную инфраструктуру, но денег нет, а в период высоких цен (нулевые годы) деньги появляются, но стимул отпадает... Аналогичный эффект прослеживается в автостроении, компьютерной технике и других областях, в которых развитые страны уверенно держат лидирующие позиции.

Государство, чиновники и менеджеры не заинтересованы в повышении эффективности бизнеса и в росте капитализации, пишет автор. Для них наибольшим значением обладает текущий денежный поток, откуда черпаются неофициальные доходы. Тем не менее, он ошибается, утверждая, что население нашей страны не готово поддержать модернизацию. Оно уже продемонстрировало мощный импульс и готовность к этому в 1991 году. Что изменилось? Да надавали по головам и по рукам, от бандитов никто не защитил — милиция пошла в услужение к бандитам. Демократизация, необходимая для развития свободного бизнеса, была прервана. Логично ожидать, что тот импульс вернётся при её возобновлении и ликвидации консервативного давления на общественное мнение.

Кроме того, как уже говорилось выше, для развития необходимо сотрудничество, тесные торговые, технологические и инвестиционные связи с развитыми странами (в частности, с Европейским союзом), которые готовы воспринимать развивающуюся экономику "не как конкурента, а как дополняющую их собственные хозяйственные системы", утверждает Иноземцев. Мы от этой линии пока далеки, следует анализ происшедшего в 90-е гг., залоговой приватизации. С точки зрения автора, эффект перехода к рынку был к началу нулевых исчерпан первоначальным рывком, в котором основную роль сыграло банковское дело, торговля (недвижимостью и розничная), информационный бизнес и интернет-связь. Далее собственники "стали играть в новую игру — покупку и перепродажу активов", что мы и наблюдаем по сию пору, когда смычка власти и бизнеса вкупе с наведённым внешнеполитическим фактором вызвала новую грызню между различными властными кланами за доступ к рентному "промыслу". Государство стойко держит марку "перераспределяющее", когда традиционная задача перераспределения богатств приоритетнее их умножения — а это также блокирует развитие....

Корабль готов к затоплению

В главе "Навстречу социальной катастрофе" автор приводит ряд сравнений России, уверенно "забившей" себе место в странах развивающегося 3-го мира, с развитыми странами Запада. Сравнения удручают, указывая на отсутствие совести у тех, кто взялся нами управлять (впрочем, у вышеназванной корпорации по определению не может быть никакой совести). Средний размер наших пенсий в 4-5 раз меньше — и это при несопоставимом качестве жизни! Так называемое дожитие в пенсионном возрасте в России составляет 12 лет, в Германии — 18. Наши физические потери людей активного возраста в 5 раз выше, чем в США. Причину автор видит в состоянии здравоохранения, его преимущественно государственном характере. В абсолютном выражении объём идущих ежегодно на медицину в США средств более чем в 1,5 раза превышает весь ВВП России. Только на социальное обеспечение бывших военнослужащих в США в 2018 году потрачена сумма, в 4,3 раза превышающая весь путинский военный бюджет. Наши расходы на здравоохранение всего в 1,24 раза больше, чем на "военку", — последние, тем не менее, в процентном выражении зашкаливают под предлогом мнимых угроз "из-за бугра", о которых не устаёт вещать потерявшая берега пропаганда.

Вопиет и экология: по данным Гринписа, почти 15% территории европейской части России должны считаться зоной экологического бедствия. Непосильной для какого-либо разумного решения представляется и задача утилизации отходов, хотя, казалось бы, бери европейский опыт и внедряй (в Германии, к примеру, нет даже мусоросжигательных заводов — пик их строительства в Европе пришёлся на 80-е гг.! — сегодня весь мусор утилизируется), но здесь в дело вмешиваются интересы неких бизнес-групп, которые наживаются на бюджетных отчислениях на уборку мусора. Вопрос затрагивает всё то же недостойное правление в виде затратной и неэффективной экономики.

Умозрительная картина мира, которую проповедует власть, далёкая от научной/реальной, перемежается с антиглобалистскими мазками "левых" теоретиков, поддержавших имперский курс (А. Бузгалин и Ко.), и махровых апологетов евразийского величия и особого российского пути типа А. Дугина, преподавателя МГУ (!). Картину мира подрисовывает и РПЦ, занявшая штатное место в правящей элите, о чём новая российская власть позаботилась изначально, при смене идеологической парадигмы. (Священник А. Мень, бывший фактическим идеологом движения за обновление православной церкви, был убит в 1989-м противниками такого обновления, получившими впоследствии материальные выгоды от привлечения РПЦ к сотрудничеству с пришедшей во власть корпорацией — В.К.) Формальные данные насаждения "опиума для народа" обескураживают: в 1985 году в стране было 5300 действовавших церквей, сегодня — 40 тыс., монастырей было 18, сегодня — 900!

Иноземцев считает, что нация откровенно и целенаправленно дебилизируется (ТВ-пропаганда, снижение образовательного уровня, фактический разгром науки, навязывание поповского присутствия в школах, армии и даже вузах). Вузы, как правило, ныне возглавляются функционерами "правящей партии" — ещё одно наследие советского периода. Состояние науки сказывается на таких отраслях, как космонавтика, технологии которой держатся на позднесоветском "заделе". Вопреки Конституции, стараниями сегодняшних законодателей насаждаются феодальные, по сути, отношения между народом и властью, различные практики применения наказания за "преступления", якобы совершаемые деятелями оппозиции (осмеливаются неоднократно участвовать в акциях протеста!), и за преступления людей, приближенных к власти, — например, виновников гибели людей в ДТП. Мнение автора: "доисторическое" неравенство, культивируемое сегодняшними опричниками, может стать триггером саморазрушения режима.

Русский мир?

Понятие "русского мира", как утверждают некоторые его интеллигентные поклонники, двояко. Одни понимают под ним культурно-этническое сообщество, болезненно воспринимая неприятие русского языка как государственного в Украине, другие ратуют за объединение русского этноса в одном государстве — фактически за аннексию сопредельных России территорий под предлогом их самоопределения. Тем не менее, практика международных отношений в ХХ в. уже оперировала такими понятиями, как "немецкий мир" в 30-е гг. или "сербский мир" в 90-е — оба закончились бойней мирового и регионального масштабов. Напротив, сегодняшние понятия французского, английского, испанского и т.д. миров имеют, скорее, положительную коннотацию, не приводящую к межэтническим конфликтам.

Основываясь на указанном историческом опыте, Иноземцев считает, что проблема территориальной разбросанности русского народа, случившаяся после развала СССР, не решается военно-политическими средствами: гражданство, по его мнению, следует предоставлять на основе не jus soli (право по территории), а jus sanguinis (право по крови) — т.е. признавая как двойное гражданство, так и по факту наличия российских предков в ближайших поколениях (до 3-го) родственников. Неверная постановка вопроса о "защите интересов своих соотечественников" приводит к казусам типа крымского и дремучей напряжённости во внешней политике.

Аномалии во внешней политике

В этой главе автор чётко определяет фактическое место России как региональной державы, претендующей на равенство с ведущими экономическими державами и сообществами мира. Использование ею "ядерной аргументации" уже не катит: пыльная доктрина ядерного сдерживания, извлечённая нынешними стратегами из 50-60 гг. минувшего века, безнадёжно устарела, система международной безопасности должна строиться на других принципах, и прежде всего на экономической интеграции. "Подлинный смысл часто критикуемого тезиса о "конце истории", — утверждает автор, — если трактовать её как историю войн с участием держав-лидеров, состоит в том, что ведение любой войны стало бессмысленным", даже для крупных держав: за последние полвека — со времён Алжира и Вьетнама до Ирака и Ливии — не выиграно ни одной войны в смысле достижения поставленных целей.

Между тем, говорит Иноземцев, сознание российского общества усиленно милитаризируют: государственные мужи и даже служители церкви бессовестно заявляют, что война не является чем-то неестественным (это ядерная-то? — В.К.), так как... укрепляет и очищает дух наций. Из уст шовинистов приходится слышать: границы РФ не естественны и тяготеют к пересмотру. Помнится прославление здоровых традиций русских кулачных боёв, которую году в 1998-м позволил себе записной державник Н. Михалков в к/ф "Сибирский цирюльник", чего зритель поначалу не понял, но с приходом Путина всё стало на свои места.

И уж совсем бессмысленными видятся "гибридные войны" в Украине, в Азии, Африке, предпринимаемые одна за другой российскими спецслужбами с единственной (внутриполитической!) целью сохранения корпоративного режима. Жалки их потуги продвижения многополюсного мира с собственной сферой влияния — три центра мировой мощи уже определены ведущими экономиками мира: США, Евросоюза и Китая. На их долю приходится 62% мирового ВВП. На что же делает режим ставку, пытаясь заставить с собой считаться? Да всё на то же: самая большая территория, богатая сырьевыми ресурсами и... ядерное оружие. А между тем экспорт высокотехнологичного продукта Китая превышает российский в 57 раз.

Выход? Возможен только со сменой режима, при этом внутренняя и внешняя политики должны быть поставлены на службу экономике. Отказ от имперской ресурсной ориентации, поворот к "экономике интеллекта", обращение основных ресурсов на развитие науки, образования, здравоохранения. Сотрудничать не со слаборазвитыми странами так называемого хартленда (изначально не имеющих "выхода к морю"), а с развитыми демократическими, вхождение в число которых принесёт российскому народу несомненные выгоды.

И последнее, что хотелось бы сказать в оценке означенной работы В. Иноземцева. Автор чересчур скептически оценивает перспективу невозможности выверта России из колеи имперского развития, обрекающего страну на хроническую отсталость. Демократические преобразования, начатые в 1991 году, не закончились, они прерваны в результате наступившей реакции. Власть корпорации конечна, она ограничена сроком пребывания во власти нынешнего нацлидера. В силу всё той же вековой традиции, следующий правитель после Путина — кто бы он ни был — неизбежно подвергнет его жёсткой критике, которую подхватит оппозиция, извлекшая необходимые уроки после незавершённых реформ 90-х гг. Тогда-то и наступит время социальных и политических перемен с теми экономическими преобразованиями, за которые ратует автор.

[1] Д. Травин, В. Гельман, А. Заостровцев. Российский путь. С-Пб: Европ. ун-т, 2017.