Нельзя обновить жизнь после тысячелетнего рабства, даже не покаявшись в прежней крови.
Эдвард Радзинский
В России всегда стоят два сакральных вопроса: кто виноват? и что делать? Последняя статья ранее опубликованного цикла заканчивалась рассмотрением первого из этих вопросов: Солженицын как нищий на паперти просил от евреев признания их доли вины за Октябрьский переворот. С этого и начнем.
В самой России и, тем более, в Питере, где революционная каша в основном и варилась, знали, что не евреи его виновники. И многие русские авторы, даже не отличавшиеся большой любовью к евреям (к еврейкам – другое дело), тоже об этом писали. В одной из статей цикла ("Евреи в Октябре") мы привели мнения на этот счет целого ряда видных российских авторов. Все сходились на том, что большевистский переворот был российскому еврейству совершенно не нужен, и подавляющее большинство политически активных евреев выступало против него.
Что особенно интересно, сам Солженицын об этом писал: "Дело не ограничивалось пассивным неприятием большевизма: Немало евреев было в юнкерах инженерной школы, защищавшей Зимний дворец 25 Октября: в воспоминаниях участника защиты Синегуба то и дело мелькают еврейские фамилии, и сам я знал, по тюрьме, одного такого инженера. Комендантом Зимнего дворца во время его штурма был Петр (Пинхус) Рутенберг".
А это из статьи еврейского автора Семена Резника: "90% еврейской элиты России восприняли большевистский переворот как катастрофу и активно выступили против него... Из 15 ораторов, выступивших на первом и единственном заседании Учредительного собрания против большевиков, 14 были евреями".
Жаль, что Александра Исаевича уже нет в живых, иначе мы бы ему подали как юродивому: честно признаем, наша доля вины за Октябрь и его последствия составляет 4-5%.
Еще какие-то крохи вины приходятся на долю латышей, поляков, народов Кавказа (помните 26 бакинских комиссаров – погибших и одного уцелевшего – Анастаса Микояна?).
А вся остальная вина за Октябрь, то есть порядка 90%, ложится на плечи титульного народа. Это, в общем и целом, как следует из статей цикла, признали русские авторы самых разных направлений. При этом главная вина титульного народа приходится даже не на сам октябрь 1917 г., а размазана по всей его предыдущей истории, которая довела страну до Февраля 1917 г., а затем уже неизбежно – до Октября.
Сказать совсем коротко, виновны все сословия и слои Российской империи. Но можно и несколько подробнее.
Первый виновник – российское самодержавие, веками тормозившее развитие страны. Случались иногда самодержцы-реформаторы, как, например, Петр I, который, как считается, окно в Европу прорубил. Но вот какую оценку давал его реформам историк Василий Ключевский: "Он искал на Западе техники, а не цивилизации. Петровская „цивилизация“ свелась к заимствованию в Европе внешних форм жизни при еще большем закабалении народных масс. Его реформы буквально вырыли пропасть между дворянством и этими массами".
Крестьянские бунты сопровождали всю дальнейшую историю России. Георгий Федотов писал: "Уже крестьянские бунты в Отечественную войну 1812 года были грозным предвестником".
А это из другой его статьи: "Если окинуть взглядом войны, которые Россия вела в ХIХ и ХХ столетиях, то линия упадка обозначится с поразительной четкостью. После турецкой войны 1827-1830 годов Россия уже не знает побед. Все серьезные столкновения неизменно оканчивались для нее катастрофой..."
Виновато дворянство. Дворяне были в России первыми революционерами (Радищев, декабристы). Но к началу ХХ века дворянство по большей части сползло на реакционные, охранительные позиции. Через свои собрания, а также через руководимые его представителями черносотенные организации дворянство оказывало негативное влияние на и без того не отличавшегося склонностью к прогрессу Государя императора, тормозя необходимые социально-политические преобразования.
Виновато крестьянство, цеплявшееся за архаичную сельскую общину и противившееся переходу к частнособственническому укладу на селе и, соответственно, реформам Столыпина. Когда власть после февраля 1917 г. рухнула, крестьяне стали загонять обратно в общины тех, кто успел уйти в отруба.
Виновата Русская православная церковь, из-за своей смычки с самодержавием потерявшая авторитет во всех слоях общества и потому не сумевшая в смутное время стать стабилизирующим фактором в стране (что повторяется и в нынешней России).
Виноваты либеральная интеллигенция и созданная ею партия конституционных демократов (кадеты). Либералы во время революции 1905-1907 годов, в лице их главы Павла Милюкова, отказались от союза с умеренными националистами в лице Столыпина, что давало некоторую надежду на более благоприятное развитие событий. Далее, они, обуреваемые империалистическими стремлениями, горячо поддержали вступление России в Мировую войну, что практически стало для нее приговором. И, что самое главное, раскачав лодку и получив в феврале 1917 года власть в России, они не смогли с ней справиться, удержать ее. Главная их ошибка была в том, что они моментально распустили, как слуг самодержавия, силовые структуры – полицию и жандармерию. В итоге они столь же моментально лишились власти в огромной стране. Катастрофой стала потеря власти на селе, в результате чего нечем стало кормить города и армию.
Виновата царская бюрократия, в частности – военная, которая не нашла ничего лучшего, как разместить в столице запасные полки (одни авторы называют их полками, другие – батальонами). Солдатики в этих полках никак не горели желание идти на фронт, но послужили неплохим горючим материалом во всех бунтах в Петрограде.
Во всех этих сословиях и структурах евреев не было, да и большую часть истории России, до конца ХVIII века, когда закладывались условия для взрыва народного гнева, евреев в стране вообще не было.
Исключительная ответственность титульного народа за судьбы страны подчеркивается тем, что из 29 министров, побывавших в менявшемся составе созданного Февральской революцией Временного правительства, 28 были русскими и только один, как говорили тогда, нацменом – грузин Церетели, меньшевик.
Это притом, что русские составляли примерно только половину населения империи, и Февральская революция декларировала равенство всех населяющих ее народов.
Попутно хотелось бы отметить, что ошибку Временного правительства, распустившего силовые структуры царского режима, повторили американцы в Ираке, распустившие силовые структуры ликвидированного ими режима Саддама Хусейна. В Ираке, как в свое время в России, возникла анархия.
При умелом подходе силовые структуры, служившие старому режиму, будут служить и новому. Надо только удалить из них наиболее одиозные фигуры, и установить за их деятельностью соответствующий контроль.
Чего только не следует делать, так это не ставить бывшего силовика во главе государства. Тут уж у России имеется уникальный опыт.
На этих моментах я посчитал необходимым остановиться на тот случай, если кому-либо из читателей случится свергать прогнивший режим в какой-либо стране.
Итак, Временное правительство потеряло управление страной. Нечем стало кормить города и армию. Те же силы – питерские рабочие и солдаты запасных полков, – которые призвали к власти это правительство, стали выступать против него. Кооптирование в состав правительства некоторых членов Петросовета от партий эсеров и меньшевиков ничем не помогло – те тоже не знали, что делать. Власть, как говорили тогда, валялась под ногами.
Вопрос был только в том, кто ее подберет. Было ли фатально неизбежным, что это сделают большевики?
Вам, вероятно, трудно в это поверить, но они в 1917 году даже не помышляли о взятии власти, пока Ленин 3 апреля 1917 года не вернулся в Россию из эмиграции. Роберт Такер, американский историк и политолог, так пишет об этом: "Произошла бы большевистская революция, не будь Ленина, или нет – это один из тех вопросов истории, которые люди постоянно ощущают потребность ставить, несмотря на их очевидную неразрешимость. Мнение, которое выразил Троцкий в 1935 г., находясь в изгнании, тем более заслуживает внимания, что сам он был еще одной личностью, чей вклад, возможно, также имел решающее значение. Если бы не было ни его, ни Ленина, доказывал Троцкий, Октябрьская революция не состоялась бы. В его отсутствие, писал Троцкий, революция совершилась бы при условии, что ею руководил бы Ленин. Без Ленина, однако, ему одному, вероятно, не удалось бы добиться от колебавшейся большевистской верхушки столь важного решения".
Значительно раньше нечто похожее высказал еще один видный большевик Григорий Зиновьев. Выступая в 1918 г. в Петроградском Совете вскоре после почти рокового покушения на Ленина бывшей эсерки Фанни Каплан, Зиновьев заявил: "Октябрьская революция – поскольку и в революции не только можно, но и должно говорить о роли личности – Октябрьская революция и роль в ней нашей партии есть на девять десятых дело рук тов. Ленина. Если кто-либо мог заставить колеблющихся встать в ряды и шеренгу – это был тов. Ленин".
Мнение Зиновьева можно было бы проигнорировать как дежурное славословие вождю. Но мнение Троцкого дорогого стоит. Во-первых, потому, что оно было высказано в эмиграции, когда у него не было никаких причин лицемерить. Во-вторых, Троцкий был из тех людей, о которых говорят: "Он от скромности не умрет" (и, как мы знаем, он действительно умер не от скромности, а от ледоруба товарища по партии). Здесь он наступил на свое честолюбие, признав, что, при всем его, Троцкого, вкладе в переворот, без Ленина ничего бы не было. И это несомненно так и было. Троцкий внес огромный вклад в осуществление переворота. Но, не будь Ленина, большевики бы ни о каком перевороте и не подумали бы, а к Троцкому они бы не прислушались.
Ричард Пайпс, американский историк-русист, пишет: "Троцкий идеально дополнял Ленина. Он был способнее, ярче как личность, лучше говорил и писал, мог повести за собой толпу. Ленин же был способен увлечь за собой своих сторонников. Но Троцкий не пользовался популярностью в большевистской среде – отчасти из-за того, что поздно примкнул к партии (только в июле 1917 года – И.З.), а до этого долгие годы обрушивался на большевиков с критикой, отчасти – из-за своего невыносимого высокомерия. В любом случае еврей Троцкий вряд ли мог рассчитывать на роль национального лидера, где, независимо ни от каких революционных событий, евреи считались чужаками".
Что Троцкий был "ярче" Ленина – это так, а вот насчет "способнее" – это смотря к чему, тут однозначной оценки дать нельзя. Что же касается национального происхождения Троцкого, это имело значение не только в стране, но и в самой партии: большевики хоть и были ну очень большими интернационалистами, но антисемитский душок среди них тоже имел место.
Ленин с его авторитетом в партии мог, казалось бы, и из эмиграции руководить действиями своих соратников, корректировать их политический курс. Как он пытался это делать, и что из этого выходило, рассказывает тот же Ричард Пайпс: "Неистовствуя в Цюрихе, по словам Троцкого, как дикий зверь в клетке, Ленин тем не менее не упускал из виду политическую ситуацию дома".
Почему он "неистовствовал как зверь в клетке"". Известно его высказывание за два месяца до Февральской революции в России. Находясь в том же Цюрихе, он однажды меланхолично заметил: "Мы старики, быть может, до грядущей революции не доживем". А тут революция в России случилась. И он не уверен, что его соратники правильно воспользуются случаем, а его от России отделяет территория воюющих с ней стран, и его как гражданина противника домой никто не пустит. Но далее мы узнаем, как он ухитрился разорвать прутья этой клетки.
А пока, продолжает Пайпс: "Ему было важно, чтобы его соратники в России придерживались правильного политического курса до тех пор, пока он сам не появится на сцене. Особенно его волновало, как бы они не последовали „оппортунистической“ тактике меньшевиков и эсеров и не поддержали „буржуазное“ думское правительство. В телеграмме, отправленной 6(19) марта, в Петроград через Стокгольм, он обрисовал свою тактику: „Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству... никакого сближения с другими партиями“".
А это Пайпс сообщает о линии, которую проводили большевики в Петрограде: "И в теории и на практике большевистские вожди в Петрограде проводили линию, диаметрально противоположную ленинской... Променьшевистская ориентация Центрального Комитета еще более усилилась с прибытием из ссылки в Петроград трех его членов – Л.Б. Каменева, Сталина и М.К. Муранова, которые, по праву старшинства, взяли на себя руководство партией и редактирование „Правды“".
Но вот в Петроград прибыла А.М. Коллонтай с двумя ленинскими "Письмами издалека": "В них Ленин разъяснял указания, данные в телеграмме от 6 (19) марта – никакой поддержки Временному правительству, вооружение рабочих. Программа показалась совершенно фантастической, выдуманной в отрыве от ситуации в России. После нескольких дней колебаний первое из „Писем издалека“ было опубликовано в „Правде“, но с изъятием тех мест, в которых Ленин нападает на Временное правительство. Вторую и последующие части печатать не стали".
А вот что писал по этому поводу Троцкий в изданной в 1929 году книге "Моя жизнь": "Никто из руководителей партии, находившихся в России, – ни один! – и в мыслях не имел курса на диктатуру пролетариата, на социалистическую революцию. Партийное совещание, собравшее накануне приезда Ленина несколько десятков большевиков, показало, что никто не шел дальше демократии. Недаром протоколы этого совещания скрываются до сих пор. Сталин держал курс на поддержку Временного правительства Гучкова-Милюкова и на слияние большевиков с меньшевиками. На такой же или еще более оппортунистической позиции стояли: Рыков, Каменев, Молотов, Томский, Калинин и все остальные нынешние руководители и полуруководители...".
Вот такое получалось руководство Лениным партией издалека...
Но даже и прибыв в Петроград, Ленин не сразу смог переломить настроения в партийной верхушке. В другом своем труде Троцкий приводит впечатление "внимательного и добросовестного летописца" меньшевика Суханова от первой по прибытии речи Ленина (той самой – с броневика на Финляндском вокзале): "Мне не забыть этой громоподобной речи, потрясшей и изумившей не одного меня, случайно забредшего еретика, но и всех правоверных. Я утверждаю, что никто не ожидал ничего подобного".
Далее Троцкий пишет от себя: "Дело шло не об ораторских громах, на которые Ленин был скуп, а обо всем направлении мысли. „Не надо нам парламентской республики, не надо нам буржуазной демократии, не надо нам никакого правительства, кроме Совета рабочих, солдатских и батрацких депутатов!“. В коалиции социалистов с либеральной буржуазией Ленин не видел ничего, кроме измены народу. Он свирепо издевался над ходким словечком „революционная демократия“, включавшим одновременно рабочих и мелкую буржуазию: народников, большевиков и меньшевиков. В соглашательских партиях, господствовавших в Советах, он видел не союзников, а непримиримых противников. „Одного этого, – замечает Суханов, – в те времена было достаточно, чтобы закружилась голова“.
Партия оказалась застигнута Лениным врасплох не менее, чем Февральским переворотом. Критерии, лозунги, обороты речи, успевшие сложиться за пять недель революции, летели прахом. „Он решительным образом нападал на тактику, которую проводили руководящие партийные группы и отдельные товарищи до его приезда“ – пишет Раскольников; речь идет в первую голову о Сталине и Каменеве... Все были слишком ошеломлены. Никому не хотелось подставлять себя под удары этого неистового вождя. Промеж себя, в углах, шушукались, что Ильич засиделся за границей, оторвался от России, не знает обстановки...
Уже на другой день он представил партии резюме своих взглядов, которое стало важнейшим документом революции под именем „Тезисов 4 апреля“. Ленин не боялся „отпугнуть“ не только либералов, но и членов ЦК большевиков... Отшвырнув трусливо-бессильную формулу „постольку – поскольку“, он поставил перед партией задачу: завоевать власть... Под тезисами стояла одна единственная подпись: Ленин. Ни ЦК, ни редакция „Правды“ не присоединились к этому взрывчатому документу...
„Правда“, которую продолжали редактировать Каменев и Сталин, заявила, что тезисы Ленина – его личное мнение, что бюро ЦК их не разделяет и что сама „Правда“ остается на старых позициях... „Надо открыто признать, – писал впоследствии большевик Ангарский, проделавший ту же эволюцию, что и другие, – что огромное число старых большевиков... по вопросу о характере революции 1917 года придерживалось старых большевистских взглядов 1905 г. и что отказ от этих взглядов, их изживание совершалось не так легко“. Дело шло, на самом деле, не об „огромном числе старых большевиков“, а обо всех без исключения.
На мартовском совещании, где собрались кадры партии со всей страны, не раздалось ни одного голоса в пользу борьбы за власть Советов. Всем пришлось перевооружаться. Из шестнадцати членов Петроградского комитета лишь двое присоединились к тезисам и то не сразу".
Тут, вероятно, требуется пояснение: что это за взгляды 1905 года, которые никак не могли отринуть все как один старые большевики, кроме Ленина? Согласно этим взглядам, сначала должна произойти буржуазная революция, которая приведет Россию к демократии, развитию капитализма и возникновению многочисленного рабочего класса. Только после этого настанет время для социальной революции, в которой пролетариат возьмет власть и установит свою диктатуру. Кроме того, считалось, что социальная революция должна начаться в Европе, а не в отсталой России.
Соответственно, была принята линия на поддержку, хоть и с оговорками, Временного правительства. Ну, а Владимир Ильич сразу смекнул, что это самое время хватать власть, другого случая может и не представиться. Возможно даже, что, живя в Европе, в сытой Швейцарии, он начал смутно догадываться, что в развитой демократической стране никакая социальная революция рабочим и на фиг не нужна будет. Поэтому власть надо брать пока не поздно. Заметим еще: к этим выводам Ленин пришел в самом начале Февральской революции, а не тогда, когда, как мы говорили, "власть валялась на земле". На то он и был гением революции...
Троцкий заключает: "Без Ленина большевистское руководство лишь постепенно, ценою трений и внутренней борьбы, искало бы правильную линию действия... Это не значит, однако, что правильный путь был бы во всяком случае найден. Фактор времени играет в политике, особенно в революции, решающую роль... Если бы Ленину не удалось приехать в начале апреля, партия несомненно толкалась бы на тот путь, который Ленин возвестил в своих „тезисах“. Сумели бы, однако, другие вожди заменить Ленина настолько, чтобы своевременно подготовить партию к Октябрьской развязке? На этот вопрос невозможно дать категорический ответ".
Почему же невозможно, очень даже возможно. Для этого сделаем беглый обзор дальнейших событий.
Ленину хоть и с трудом, но удалось переориентировать партию на захват власти. Первую попытку большевики предприняли уже 20-21 апреля, но большинство рабочих выступило против них, и Ленин заявил, что это была "мирная разведка". Точнее было бы назвать это "учебным путчем". Еще одна попытка – в начале июня – тоже оказалась неудачной. А в начале июля большевики организовали полномасштабный путч, едва не захватив власть уже тогда. Путч был разгромлен, сотни большевиков, включая Троцкого, оказались за решеткой, а Ленину с Зиновьевым пришлось скрыться.
Но, оказавшись в конце августа среди "защитников революции" от "корниловского мятежа", большевики как бы себя реабилитировали. Большая часть арестованных, включая Троцкого, была освобождена. Ленин тут же вернулся к мысли о захвате власти. 12 и 14 сентября он переслал из Финляндии ЦК партии два письма, которые так прямо и назвал: первое – "Большевики должны взять власть" и второе – "Марксизм и восстание".
Как на ленинские письма отреагировал ЦК, описывает Пайпс: "Центральный Комитет рассмотрел письма Ленина на заседании 15 сентября. Лаконичные протоколы этого обсуждения показывают, что соратники Ленина, с одной стороны, не решались формально отклонить его советы (на чем настаивал Каменев), а с другой, – не были готовы им следовать. Как пишет Троцкий, в сентябре никто не согласился с Лениным, что восстание надо начинать немедленно. По предложению Сталина ленинские письма были посланы для обсуждения в основные региональные партийные организации: это был способ оправдать бездействие. На том дело и остановилось: ни на одном из последующих заседаний (с 20 сентября по 5 октября) предложения Ленина более никто не касался".
Подчеркнем два момента. Первый: даже Троцкий не поддержал тогда предложение Ленина (Пайпс здесь ссылается еще на одну книгу Троцкого, изданную в эмиграции в 1937 году на английском языке "История русской революции"). Второй: разосланные во множество партийных организаций, ленинские письма, несомненно, стали известны Временному правительству.
Но идем за Пайпсом дальше: "Такая пассивность привела Ленина в ярость. Он боялся, что момент для восстания будет упущен. 24 или 25 сентября он перебрался из Хельсинки в Выборг, чтобы быть ближе к событиям. Отсюда 29 сентября он направил в ЦК третье письмо под заголовком „Кризис назрел“. Надо честно признать, писал Ленин, что некоторые члены партии хотят подождать с захватом власти до следующего съезда Советов. Он категорически отвергает этот подход: „пропускать такой момент и ждать съезда Советов есть полный идиотизм или полная измена“".
Мы опускаем содержавшуюся в письме подробную ленинскую мотивировку, почему надо немедленно брать власть. В конце письма Ленин пригрозил своей отставкой, если к нему не прислушаются. Далее Пайпс сообщает: "Это, конечно, был блеф. Чтобы обсудить расхождения во взглядах, ЦК потребовал возвращения Ленина в Петроград. Соратники все до одного отклонили его призыв к немедленному вооруженному восстанию. Их позицию сформулировал Троцкий, который назвал предложения Ленина чересчур „импульсивными“. Троцкий считал, что вооруженное восстание должно быть закамуфлировано как принятие на себя полноты власти Всероссийским съездом Советов. Речь, конечно, шла не о созванном по всем правилам съезде, который, конечно, не стал бы этого делать, а о съезде, организованном в нарушение всех процедур самими большевиками и теми, кто их поддерживал. Это должен был быть съезд большевистских Советов, созванный под маркой всероссийского".
Махинаторами большевики были с самого начала и до своего бесславного конца. Но нам здесь важно подчеркнуть, что находясь совсем рядом, в финском Выборге, Ленин не мог навязать свою волю соратникам.
И даже когда подготовка к восстанию шла полным ходом, сообщает Троцкий, "11 октября Зиновьев и Каменев напечатали в газете Максима Горького письмо против восстания. Ленин рвал и метал в своем подполье... Свердлов огласил письмо Ленина, клеймившее Зиновьева и Каменева штрейкбрехерами и требовавшее их исключения из партии. Кризис неожиданно осложнился тем, что в утро этого самого дня в „Правде“ появилось заявление редакции в защиту Зиновьева и Каменева".
Мы опускаем дальнейшие детали и ход самого "восстания", которое, как мы знаем, оказалось успешным. Но, как нам представляется, из вышеизложенного со всей очевидностью следует вывод: не будь Ленина в эти месяцы и дни в России, большевистский переворот в Петрограде не состоялся бы. Даже если бы какая-то группа в партии и замыслила его, нашлось бы достаточно противников, и отсутствие авторитетного, признаваемого большинством вождя сделало бы переворот невозможным.
История вообще дама, склонная к иронии. Ну как иначе объяснить, к примеру, такой парадокс: Николай I, у которого была кличка Николай Палкин, умер в своей постели, а его сын Александр II, получивший в народе титул царя-освободителя, был убит бомбой революционеров, которые тоже, по их словам, боролись за освобождение народа.
Или еще лучше: Барак Обама, которому авансом был выдан грант на миротворчество, после восьми лет правления самой могущественной страной планеты оставил мир, кишащий военными конфликтами и трепещущий перед угрозой третьей мировой войны, которая может стать последней войной в истории человечества.
А над российскими евреями эта ироничная дама в ходе Русской революции посмеялась дважды. Правда, первый раз она это сделала как бы по-доброму: Февральская революция, которая уравняла евреев во всех правах с другими гражданами России, свершилась без их малейшего участия: ха-ха, их в это время в Питере просто не стояло!
То есть, какие-то евреи в столичном граде, вероятно, проживали, но это были простые обыватели. А члены социалистических партий – не только евреи, но и большинство других – оказались в это время в тюрьмах и ссылках или в эмиграции.
А вот в Октябрьской революции евреи сыграли хоть и не решающую, но заметную роль. Один Троцкий чего стоил!
И что им, как народу, дала Великая Октябрьская социалистическая революция? На этот раз известная нам Дама сыграла с ними злую шутку: если Февральская революция дала им равноправие, то эта Великая уже через два десятилетия снова отняла его у них. Самым ярким выражением этого стал возврат для них процентной нормы при поступлении в высшие учебные заведения. Вернулось и многое другое, и не только для евреев.
Не зря многие трезвые наблюдатели определили захват власти большевиками как Октябрьский переворот или, еще лучше, как Октябрьскую контрреволюцию – против Февральской революции. По существу, это был возврат самодержавия в другом обличье, еще более свирепом, как гениально предсказывал один из последних славянофилов Константин Леонтьев.
А помните, была у нас песня о Революции с такими словами:
Один сокол Ленин,
Другой сокол Сталин,
а под ними
соколята стаей.
Найти, кто был автором этих слов, мне не удалось. Но это явно был человек, прекрасно разбирающийся что к чему и кто к кому. Другой автор по простоте душевной написал бы:
Первый сокол Ленин,
Второй сокол Сталин...
Вроде бы то же самое, но ушлый автор понимал: это можно оценить как ранжировку. Дескать, главенствующую роль в революции сыграл Ленин, а тоже важную, но все же вторую – Сталин. А "другой" – это совсем другое дело.
Ну, и еще один пустячок: вообще-то следовало писать (и петь) так:
Один сокол Ленин,
Другой сокол Троцкий...
Вы же видели, кто двигал революцию вместе с Лениным, а кто тормозил. Даже ленинские письма в "Правде" отказывался печатать? И подумать только вместе с кем – с будущим врагом народа Каменевым!
Но, возможно, автору просто жалко стало свежей рифмы: "Сталин" и "стаей". А "Троцкого" с чем можно срифмовать? Разве что с "ледорубом". Ну, товарищ Сталин со временем подобрал рифмы для многих бывших соратников по партии.