Злые августовские мысли

Когда заходит речь об Августовской революции 1991 года, четвертьвековую годовщину которой мы отмечаем в эти дни, очень часто приходится слышать или читать одну и ту же мысль, в той или иной форме высказываемую разными людьми: основным достоинством этой революции, по их мнению, был ненасильственный характер борьбы, избранный её участниками, которые, руководствуясь идеями Сахарова, не сочли возможным опуститься до физических расправ над поверженными противниками.

Позволю себе не согласиться с данным тезисом. На мой взгляд, означенная черта Августовской революции достоинством считаться никак не может. Дело здесь даже не в том, что, если бы 25 лет назад пару сотен высших руководителей КПСС и КГБ СССР новая власть вздёрнула бы на Красной площади, мы сегодня жили бы совсем в другой стране, стране, в которой бывший офицер советских спецслужб никогда не стал бы президентом (гуманистам, которых моё предположение может повергнуть в шок, рекомендую поразмыслить о том, сколько невинных жизней, загубленных неосоветским путинским режимом, было бы спасено, прояви августовские победители толику жестокости). Подлинная проблема куда глубже. А неготовность победивших, как казалось, демократов к решительным действиям была лишь внешним симптомом этой проблемы.

Суть этой проблемы в том, что противостоявшие ГКЧП демократы не рассматривали свою борьбу как продолжение Гражданской войны семидесятилетней давности, а себя самих не воспринимали как наследников Белого движения, освобождающих страну от красной чумы. Соответственно, Августовская революция не решила и не могла решить фундаментальную историческую задачу: ликвидировать советскую государственность и восстановить на освобождённой от советской оккупации территории государственность российскую, связанную правовой и исторической преемственностью с Российским государством, существовавшим до 1917 года. Да, государство, в котором мы сегодня живём, формально носит наименование "Россия", но парадокс в том, что при этом оно официально провозглашено правопреемником СССР!

Ранее я уже неоднократно писал о том, что созданное большевиками новое государство — РСФСР, а затем и СССР — не было ни в формально-юридическом смысле, ни в историческом, ни в символическом правопреемником исторической России. В основе этого государства (которое, по замыслу его основателей, должно было со временем охватить весь земной шар) лежало вовсе не историческое и культурное наследие русского народа и других народов России, в основе его лежала идея всеобщего равенства.

Однако у российских демократов — в большинстве своём, представителей советской интеллигенции — идея равенства не вызывала никакого отторжения, напротив, она представлялась им вполне привлекательной, неприемлемой они считали лишь конкретную модель реализации этой идеи, воплощённую в Советском Союзе. В то же время концепции типа "шведской модели" социализма были весьма популярны в их кругах. Покойный Андрей Дмитриевич Сахаров был сторонником "конвергенции", то есть постепенного сближения и слияния социализма с капитализмом. Напомню, что демократы вопреки, казалось бы, устоявшейся политической терминологии, в то время называли себя "левыми", а своих оппонентов-коммунистов — "правыми". В их картине мира "правые" были по определению антинародной силой, поэтому назвать себя "правыми" для них было немыслимо. Характерно также, что демократы избегали использование термина "капитализм", предпочитая пользоваться более идеологически нейтральным "рыночная экономика" (а то и вовсе — "социально ориентированная рыночная экономика"), а борьба с коммунистической номенклатурой велась под вполне себе эгалитаристским лозунгом "борьбы с привилегиями".

С другой стороны, дореволюционная Россия, в которой никакого равенства и близко не было, не вызывала в их душах особо тёплых чувств, поэтому продолжателями Белого дела они себя не считали, и восстановление разорванной исторической преемственности с прежней Россией не представлялось им целью, за которую следует бороться.

Однако, как заметил выдающийся русский философ Николай Бердяев, свобода есть право на неравенство. Равенство (если оно понимается шире, чем сугубо формально-юридическое равноправие) и свобода — вещи несовместимые. По природе своей люди не равны, достичь равенства можно лишь насилием, причём это всегда будет выравнивание "по нижнему уровню". Уровнять бедного с богатым можно, лишь отняв у богатого его богатство. Уровнять слабого с сильным можно, лишь отняв у сильного его силу. Уровнять глупого с умным можно, лишь превратив ум из достоинства в недостаток (вспомните, в СССР фраза "ты что, самый умный?" имела явно выраженный пренебрежительный оттенок).

Общество всеобщего равенства — это основанное на насилии общество бедных, слабых и глупых.

Почитайте ранних коммунистов-утопистов, которые, в отличие от своих последователей, ещё не научились лгать и честно описывали свой идеал. Город Солнца из одноимённой книги Томмазо Кампанеллы — жуткий тоталитарный ад, в котором равенство достигается путём полного уничтожения индивидуальности.

Борьба коммунистов и демократов на рубеже восьмидесятых и девяностых годов минувшего века была внутривидовой борьбой двух подвидов левых сил. Приверженность демократов левой идеологии имела своим естественным следствием их неготовность к провозглашению исторической и правовой преемственности новой России по отношению к России дореволюционной, вследствие чего не произошло полного и окончательного разрыва с советской государственностью (напротив, Российская Федерация была провозглашена правопреемником СССР), что, в свою очередь, сделало возможным путинский неосоветский реванш.

Сказанное выше остаётся актуальным и сегодня. Антипутинская оппозиция, включая тех её представителей, что называют себя "либералами", подобно своим предшественникам двадцатипятилетней давности, стоит, в основном, на более или менее левых позициях.

Вопросы "справедливого" перераспределения доходов от добычи углеводородного сырья, если судить по публикациям и дискуссиям в социальных сетях, вызывают у нынешних оппозиционеров куда больший интерес, нежели, скажем, формирование гарантий неприкосновенности частной собственности.

Это путь в никуда.

Путинский режим, несмотря на зашкаливающие значения коэффициента Джини, функционально является левым режимом, поскольку государство для него — прежде всего — механизм перераспределения материальных благ, а не инструмент защиты индивидуальных прав и свобод, каковым оно должно быть в соответствии с воззрениями правых. Отличие путинской модели от "классической" левой лишь в направлении перераспределения: не столько в пользу бедных, сколько в пользу путинского ближнего круга (впрочем, разного рода патерналистски настроенным люмпенам, составляющим костяк социальной базы путинского режима, тоже перепадает немало).

Вновь, как и 25 лет назад, мы наблюдаем внутривидовую борьбу левых сил. Однако левая оппозиция, по определению, неспособна сформулировать сущностную альтернативу левому же режиму. Даже если ей и удастся низвергнуть этот режим, результатом почти наверняка будет новая реинкарнация советской власти. Разорвать этот порочный круг могут лишь силы правого толка, отстаивающие принципы индивидуальной свободы и опирающиеся на наследие исторической России.

Только белые способны одолеть красных.