Боишься — не делай, делаешь — не бойся

Челябинское Управление ФСИН – одно из тех, где долгие годы практиковались особо жестокие истязания заключенных. Насилие и регулярные убийства привели к выступлению в декабре 2012 года осужденных в Копейской колонии № 6, потребовавших прекратить беззаконие. Освещавшая акцию протеста челябинская журналистка Оксана Труфанова была избита полицейским спецназом, разогнавшим народный сход родственников заключенных. Впоследствии Труфанову избрали в областную "Общественную наблюдательную комиссию". Правозащитница вела многочисленные жалобы заключенных, инспектировала места лишения свободы, обнародовала подробности "подвигов" тюремщиков. Об итогах гражданского противостояния с пенитенциарной системой и ее нынешнем состояние – в интервью Оксаны Труфановой для “Каспаров.Ru”.

– Вы приложили много усилий для привлечения внимания к Копейской ИК-6. Даже передача вышла на комплиментарном властям НТВ. Спустя три года – все возвращается на круги своя, "гайки" закрутили, или как?

– После этого передача "Максимум" на НТВ закрылась, кстати... Но, спустя два года, ничего на круги своя не вернулось. Пыток в Челябинской области сейчас нет. Бывает психологическое давление на конкретных заключенных, бывают единичные случаи избиений, которые ФСИН называет законным применением спецсредств, но массовых пыток, как было раньше, нет. Уже нет изощренных "ласточек" и нет иголок под ногти, тушения окурков о тело нет и пыток током нет – ничего такого даже близко нет. Действительно, стало легче. Если три года назад зеки страны рассказывали страшилки про Челябинск, то теперь многие мечтают сюда попасть.

Пыточные регионы в России, однако, по-прежнему есть – это Омская, Владимирская, Саратовская и Свердловская области, и также Красноярский край. Теперь внимание общественности надо привлекать к ним. Кое-где там пытки чудовищные – изнасилования, окунания головой в унитаз, избиения до смерти. Но и мы не расслабляемся – постоянно мониторим ситуацию с нашими челябинскими колониями – есть опасение, что, если мы расслабимся, – все вернется, как вы говорите, на круги своя.

– Какие методы использует челябинская управа для поддержания режимного состояния мест лишения свободы, если кулаками уже так просто не помахать?

– Мне приходилось пару раз заглядывать в "Вестник оперативного работника ФСИН", который у них, якобы, засекречен – вот там были советы, например, под авторством бывшего начальника "Белого Лебедя", как ломать воров в законе. Полагаю, что методики эти до сих пор используются. Наверняка, есть и новые разработки – недавно столкнулись с одной из них. Заключенный Майсурадзе из Челябинской области за нарушения режима отбывания наказания получил ЕПКТ – единое помещение камерного типа, а его целыми днями катают из одного СИЗО в другой – причем, в разные города, за сотни километров. Тоже своего рода ломка. Вроде и не бьют, а каждый день в ожидании избиений и пыток. Не дают нормально сидеть, запугивают этапированием в пыточные регионы. Представьте, утром или ночью его будят на этап и говорят: "Ну, все, поедешь в Омск, где тебя убьют!". А везут в соседний СИЗО. И так – каждый день.

– Управление лагерем во многом строится на секциях актива из "вставших на путь исправления" заключенных. Вы пытались мониторить биографии активистов, люди, реально не нарушают закон после освобождения?

– "Активисты", как раз – потенциальные преступники. Что от такого ждать, если он день и ночь бил других зеков и вымогал с них деньги. Думаете, он вышел на свободу с чистой совестью, которая его будет грызть? Думаете, он в монастырь пойдет – грехи за чужие сломанные судьбы замаливать? Да у этих людей ничего святого нет. Они сначала преступили закон, потом были морально сломлены сотрудниками ФСИН, потом – стали унижать себе подобных, окончательно превратившись в быдло и последнюю мерзость. Вряд ли какой психолог вернет их в детско-невинное моральное состояние. Вряд ли для них свобода станет ограничителем – точно так же будут действовать, по уже сложившемуся типу поведения: убьют, ограбят, изнасилуют.

Была парочка примеров, когда бывшие "активисты", освободившись, через месяц насиловали несовершеннолетних девочек и получали уже по 20 лет. В красной колонии они снова будут на хорошем счету. То, что ФСИН таких плодит, – это преступление против своего народа. Эту систему воспитания "активистов" надо искоренять.

– Колонии "краснеют", блатной мир теряет позиции. Вам известно о попытках радикалов вклиниться между "красными" и "черными": русские ультраправые, исламисты?

– Была пара жалоб от заключенных на то, что фанатичные исламисты, дорвавшись до власти в колонии, заставляли русских принимать радикальный ислам, под угрозой пыток и издевательств, – наверное, выполняли свою миссию, готовя пушечное мясо. В ИК-1 Копейска несколько лет назад сидел русский парень, прибывший откуда-то из Москвы, с радикальными взглядами на ислам. В конце прошлого года, по словам журналистов, он совершил теракт в Турции в отношении курдов, выступая на стороне ИГИЛ. Сам ли он пришел к этому, или его заставили – остается загадкой. Но это единичные случаи.

А вот русских ультраправых на зоне, по сути, не видно и не слышно. Нацизм никогда не приветствовался в местах лишения свободы. Тюрьма всех уравнивает. И межнациональных конфликтов там почти не бывает. Да и религию друг друга там принято уважать.

– ФСИН неоднократно выигрывал суды по жалобам заключенных на пытки, а жалобщиков привлекали по статье 306 УК РФ (заведомо ложный донос). Вы – первый член ОНК, которую засудили по иску ФСИН. Как впечатления?

– У меня суд был не по статье 306 УК РФ, а всего лишь по "порче" репутации начальнику ИК-1 Копейска Алексею Титову в гражданском судопроизводстве. Впечатления, как впечатления – не первый раз. Другое дело, что раньше я выигрывала суды, а теперь, вот, за написанную правду присудили заплатить 20 000 рублей и ещё поместить опровержение, что я не могу сделать. Что мне опровергать – заявление осужденного о том, что его избили, если он до сих пор утверждает, что его избили? Не понимаю. Очевидна заинтересованность суда в исходе дела – ни одного нашего свидетеля не допросили. Сейчас мои интересы представляет правозащитная организация "Агора", которая помогает мне подать жалобу в ЕСПЧ. Тут уж мы не проиграем.

– Последнее время мы видим корректировку властями работы ОНК. Как вы прокомментирует изменения, изнутри? Или не так все плохо?

– Проблема в том, что ОНК сейчас, по сути, выполняет функцию прокуратуры по надзору, фиксируя нарушения, которые должны фиксировать именно прокуроры и вносить представления об устранении нарушений. Это и в части санитарно-бытовых условий содержания заключенных, и в части медобслуживания. ФСИН понимает, что прокуроры – беззубые, а иногда и их соратники, от них не исходит никакой опасности. А вот от "отмороженных" членов ОНК опасность исходит. Можно и должностей лишиться, и даже за решетку попасть.

ОНК – это реальная угроза для преступников в погонах. Они пытаются выжить ОНК и поэтому лоббируют поправки в закон об общественном контроле. Но они одного не учитывают – за годы существования этого закона, в таком виде, воспитан целый пласт правозащитников и журналистов, которых никакие ограничения, заложенные в законе, не остановят.

– Говорят, что в правозащите есть две проблемы – это члены ОНК из бывших силовиков, и акцент некоторых правозащитников на защиту обвиняемых в терроризме мусульманских фундаменталистов. В ущерб простым россиянам.

– Как у нас говорят, сотрудники бывшими не бывают. Но это шутка. А если реально, из бывших вполне себе честные ОНКашники присутствуют. Например, мой коллега по челябинской ОНК Владимир Субботин – он, как бывший следователь, сразу видит, где что не так: где давление, где превышение полномочий, где незаконное применение силы. И фиксирует. Никого не прикрывает.

Что касается второй части вопроса, то тут дело непростое. Как показывает практика, зачастую к террористам изначально, на стадии следствия, применяются пытки и незаконные меры воздействия. Вы знаете, сколько террористов, на самом деле, не террористы, а сидят. Конечно, я не поддерживаю повальную практику признания всех террористов политическими – будь они исламского толка или русского радикализма. Все-таки, просто идея в голове и убийства невинных людей – это разные вещи. Терроризм – это использование идеи ради низменного чувства быть сверхсуществом и жаждать контроля. Тут нужно разбираться индивидуально.

– Насколько логично ведут себя заключенные, которые обращаются за помощью. С каким человеческим типажом вы чаще сталкиваетесь?

– Чаще всего мы сталкиваемся с людьми запуганными и не верящими в справедливость. Попадались единицы, так называемых, борцов, которые понимали, что их могут убить, но боролись за правду и шли до конца. Их, как бы вознаграждала жизнь, после выстраданного. С такими людьми, если и случалось плохое на пути, потом все было хорошо. Манипуляторы тоже попадались. Но эти быстро отсеиваются: уже есть некое чутье на них. С первой категорией сложнее всего. Они, чуть на них взглянет сотрудник ФСИН или полиции, сразу сдаются и начинают говорить: " А, может, потом, а, может, обойдется, а, может, не надо". И потом получают – ни за что по 20 лет отсидки; хватаются за голову, но уже поздно. Как говорит мой духовный отец, боишься – не делай, делаешь – не бойся. Тут вопрос приоритетов и установок.

– Несмотря на ряд успехов правозащитников, в системе ФСИН царит круговая порука, незнание законов, корпоративные понятия и жесткие методы управления массой осужденных? Есть ли свет в конце туннеля?

– Вы думаете, я вам сейчас тут Америку открою, ан нет. Есть один простой старый верный способ, который в нашей стране считается, увы, утопией – это простое соблюдение уже существующих законов, а, главное, Конституции. И все бы проблемы решились. Но с нашим менталитетом и мозгами это практически невозможно. Потому и боремся с ветряными мельницами. Закон, вроде, есть, а кому он нужен?!