Россия и Запад — диалектика не по Гегелю. Часть I

В очередной раз всерьёз поссорившись с Западом, Россия (вернее — её правящая верхушка) всерьёз настроилась на длительное противостояние с ним. Эксперты околовластного клуба "Валдай" на полном серьёзе говорят о том, что мир вступил в новую эпоху — эпоху противоборства двух центров силы. Одним из этих центров силы, по их мнению, является Запад во главе с США, другим — "связка" Россия-Китай.

"Цели национального развития России не требуют конфликта с Китаем за Центральную Азию, и, наоборот, обе державы ищут в общем соседстве разные ресурсы и возможности — рабочую силу в одном случае и пространство для инвестиционной экспансии", — пытаются убедить нас валдайские эксперты, хотя, по моему скромному мнению, в приведённой выше цитате слово "инвестиционной" явно лишнее. Более того, поиски Китаем пространства для экспансии не ограничиваются только лишь Центральной Азией. Впрочем, об этом, а также о том, возможно ли совместное противостояние России и Китая Западу, и, если возможно, чем оно чревато для России, мы поговорим чуть позже, а сначала попробуем разобраться, откуда в России эта суровая убеждённость в том, что Запад — враг.

Убеждённость эта разделяется не только правящей верхушкой, но и "широкими народными массами" (плотью от плоти которых, строго говоря, и является верхушка). Велик соблазн объяснить позицию верхушки сугубо прагматическими соображениями, а настроения масс — официальной антизападной пропагандой, но это было бы непростительным упрощением.

В действительности ненависть к Западу имеет в России гораздо более глубокие корни.

Уходят эти корни по меньшей мере в допетровскую архаичную Россию или — вернее — Московию. После падения в 1453 году Константинополя под натиском оттоманских армий интеллектуалы, занимавшиеся идеологическим окормлением тогдашней московской власти, сформулировали небезызвестную концепцию "Москва — Третий Рим". В соответствии с этой концепцией Второй Рим — Константинополь — погиб оттого, что константинопольские церковные иерархи "предали православие", согласившись на подписание Флорентийской унии с Римско-католической церковью. Латинская (католическая) Европа объявлялась обиталищем еретиков, а Москва — соответственно — последней и единственной опорой истинной, то есть православной, христианской веры и единственной легитимной, как сказали бы сейчас, наследницей двух Римов.

Для Европы того времени Московия была глубокой периферий, не только географической, но и, что более важно, социокультурной.

В то же самое время сама Московия не просто изолировалась от "греховной" Европы, опираясь на концепцию "Третьего Рима", она ощущала себя центром своей собственной Вселенной. Подобные ощущения, безусловно, тешили самолюбие московитской элиты, но никак не могли отменить факта всё более нарастающего отставания Московии-России от Европы. Европа, проходя через Возрождение и (после публикации Мартином Лютером 95 тезисов в 1517 году) Реформацию, формировала идейную базу для "прорыва в Современность", Россия же застряла в архаике.

Затеянная Иваном Грозным Ливонская война в полной мере обнажила весь масштаб военного, технологического, экономического и социального отставания России от Европы, продемонстрировав абсолютную смехотворность московских притязаний на роль "Третьего Рима".

Подобное столкновение с реальностью могло бы стать "спусковым крючком" для начала процесса модернизации, однако вместо модернизации Иван Грозный обрушил на страну Опричнину, ещё глубже загоняя её в архаику и деспотизм.

За модернизацию столетие спустя взялся Пётр I, вернувший Россию, несмотря на её сопротивление, в Европу. Проблема, однако, заключалась в том, что Россия, привыкшая в предшествующие века считать себя центром Вселенной, теперь, ощутив себя частью Европы, возжелала стать уже центром этой самой Европы. Излишне говорить, что у самой Европы подобная перспектива особого энтузиазма не вызывала. Тем не менее, на протяжении всего XVIII века параллельно развивались два процесса: с одной стороны, в России рос численно и приобретал всё большее влияние класс "русских европейцев", с другой — усиливалось влияние России в Европе.

Если первый процесс продолжался до 1917 года, когда был прерван революцией и последовавшей за ней Гражданской войной, то второй достиг своего пика после разгрома и низложения Наполеона в 1814-1815 годах, когда российский император Александр I на короткое время стал самым влиятельным среди европейских государей. Однако при этом Россия по-прежнему оставалась социокультурной периферией Европы, "русские европейцы" даже через сто лет после Петра I всё ещё составляли лишь незначительное меньшинство населения. Мировоззрение же большинства так и оставалось архаичным, более того: это большинство искусственно удерживалось в рамках архаичного мира при посредстве таких средневековых институтов как крепостное право и крестьянская община. Неудивительно, что Европа не особо желала мириться с гегемонией подобной державы.

Соответственно, после 1815 года сформировался достаточно явно выраженный тренд на сдерживание России, в котором так или иначе принимали участие все великие европейские державы. Добавим к этому, что отставание России от западноевропейских стран, хоть и не столь сильное, как во времена Ивана Грозного, всё ещё не было преодолено.

Однако правящая элита вновь оказалась неспособна сопоставить свои притязания и объективную реальность, в результате чего реальность снова нанесла жестокий ответный удар. Этим ударом оказалось поражение в Крымской войне.

На сей раз военное поражение подтолкнуло власть к началу реформ. Великие реформы Александра II дали шанс довести до логического завершения начатую Петром I модернизацию, но непоследовательность власти в осуществлении этих реформ, а потом и попытка свернуть их, а также разразившаяся в августе (вот уж точно роковой для России месяц!) 1914 года Первая мировая война поставили на этом шансе жирный крест.

Революция 1917 года, уничтожившая наросший за два века "европейский культурный слой", парадоксальным образом вновь позволила русскому человеку ощутить свою страну центром Вселенной. Марксистская идеология, которую правильнее было бы назвать квазирелигиозным тоталитарным культом, учила, что коммунизм есть светлое будущее всего человечества. Следовательно, русский народ, первым ступивший на путь строительства коммунизма, становился ни много ни мало флагманом человечества.

Разрушив собственную государственность, уничтожив цвет своей нации и, вполне возможно, навсегда лишив себя будущего, взамен он обрёл иллюзию так давно вожделенного мирового лидерства.

Окончание следует.