20 лет спустя

Для людей среднего возраста 19 августа 1991 года — памятный день. Наверное, такой же, каким были для старших поколений 22 июня 1941 года, 9 мая 1945 года, день смерти Сталина или полета в космос Юрия Гагарина: каждый хорошо помнит себя — где был, чем занимался 19 августа 1991 года, во сколько часов и как услышал о перевороте. Неудивительно, что блогеры активно обсуждают юбилей тех драматических событий.

"19 августа 1991 года в учебном корпусе редакторского отделения Военно-политической академии имени Ленина видавший виды каперанг начал лекцию по партийно-политической работе, — вспоминает военный журналист Григорий Пасько. — Начал с того, что нудным голосом зачитал список рекомендованной литературы: это были труды товарища Ленина и работы товарища Епишева — бывшего начальника ГПУ СА и ВМФ.

А по Садовому кольцу шли танки. Поскольку окна выходили как раз на Садово-Кудринскую, то я хорошо видел танковую колонну. Через пару минут понял, что слушать цитаты из Епишева не смогу. Встал и сказал каперангу, что покидаю аудиторию, поскольку на улицах Москвы, судя по всему, творится История, а журналистам не пристало пропускать такие события.

Лектор угрожал отчислением, но я встал и ушел. Вслед за мной вышли еще несколько человек, и мы пошли к Белому дому. Там по призыву Ельцина уже начали собираться, как позже напишут, "демократически настроенные люди"… Вдруг в толпе кто-то прокричал: "Моряки с нами!" Капитан-лейтенант Северного флота Михаил Ненашев тоже стал одним из защитников Белого дома.

Встретился с Игорем Тальковым. Он подошел ко мне не случайно: вокруг стояло оцепление, а я был в форме капитана 3 ранга — и попросил провести его и спутников через оцепление — там уже была сооружена сцена. Я уверенным голосом расталкивал бойцов, то и дело выкрикивая фразу: "Пропустите артиста". Странно, меня никто не остановил, как не остановили и Талькова. Я ушел, не дожидаясь собственно концерта, о чем жалею: Игорю оставалось жить всего ничего.

Позже прочитал где-то, что среди защитников Белого дома были Мстислав Ростропович, Андрей Макаревич, Константин Кинчев, Александр Городницкий, Маргарита Терехова, будущий террорист Шамиль Басаев и руководитель компании "ЮКОС" Михаил Ходорковский, вице-мэр Москвы Юрий Лужков и его беременная жена Елена Батурина. А следствием (том дела 7, листы дела 199-200) установлено, что

все документы ГКЧП готовились в аппарате КГБ СССР и после внесения в них дополнений и изменений в ночь с 18 на 19 августа окончательно оформлялись там".

"Первые два года приезжал в августовские дни к Белому дому, просто ходил неподалеку, — пишет участник обороны, сценарист Олег Козырев. — Но потом все обнесли забором, и как-то воспоминания остались позади. Потерян уже блокнот, в котором был записан номер моего отряда и имя командира. При переезде оставил тяжеленный кусок арматуры (оружие студента), взятый на память. И в завершении всего украли сумку с документами, среди которых была и благодарность от Ельцина за защиту Белого дома с дополнительной подписью какого-то военного, вышедшего к нам в финале.

Но 1991 год… Политикой тогда увлекались все. Знакомые друзья-студенты вступали во всевозможные партии и хвастались интересными корочками. Будете смеяться, но даже у анархистов тоже были партбилеты. В подмосковную Красную Пахру путч прибыл следующим образом. Зашел с друзьями в магазин, а все продавщицы с деревянными лицами. И тут только обратили мы внимание на радио. Болезнь Михаила Сергеевича. Государственный комитет по чрезвычайному положению. Вечером не ходить. Не дышать. Не думать. Сидеть по домам. Так с металлическим голосом диктора в подмосковный поселок путч и пришел.

А по общежитию уже бегал взмыленный замдекана. Он строго запрещал всем выезжать в Москву и требовал, чтобы завтра же все были на работе. ТСХА ведь не была оплотом либеральных идей. Стародубцев (один из гэкачепистов) плоть от плоти наш, тимирязевский по духу.

Почему мы поехали в Москву? Не знаю. Вот сейчас, оглядываясь назад, вообще не понимаю, откуда это желание появилось. Но ехали мы в город, как на праздник. Облачились в самое лучшее, белые какие-то рубашки, отутюженные брюки. Все же в Москву едем, не куда-нибудь.

Тверская. Цепочки солдат. И много людей рядом с ними. Бабушки, старики, молодые девушки, мамы с детьми, мужчины — все говорят с солдатами:
— Ребята, вы же не будете в нас стрелять? — Солдатики, вы же наши, русские.

А молодые солдаты в огромных нелепых касках, еле закрывавших оттопыренные уши, не знали, что говорить этому неиссякаемому ручью.

Улыбались, прятались, не знали, куда деться, общались, уходили от общения. Но как скрыться от сотен глаз, обступивших тебя? Как не взять цветы, которые тебе дают? Как не принять гостинцы, которые наши золотые старушки принесли для голодных солдатиков?

…Знаю, теперь часто говорят про "великий советский строй, который развалили". И некоторые молодые начинают в это верить. Но мы-то все понимали тогда. Нам-то было с чем сравнивать!

И мы не были готовы к "Лебединому озеру" вместо Цоя. Мы это уже проходили. А потому, пусть будет балет, никто не против. Но пусть будет и Цой".

"Ранним утром 19 августа звонком из Токио разбудил меня стародавний приятель-японец, — рассказывает блогер pteroalex, — в начале 90-х один из первых преуспевающих бизнесменов. — У вас путч, — проорал он мне в трубку, — включай телевизор! Включил — там маленькие лебеди танцуют.

Задумался, чего делать? Я тогда только-только вырвался из тенет полукриминального СП, зарегистрировал свое ТОО. Дела быстро пошли в гору — и сам не лодырь, и партнеры японские здорово помогали. Уже задумывался предметно о заводике по производству новых строительных материалов. Были планы и более инновационные — куда там нынешним модернизаторам.

Думаю гневно: вот сейчас все мои планы прогрессивные накроются медным тазом из-за этих с глузду съехавших коммуняк?! Решил: хрен вам! Оказалось, не я один так решил...

Не позавтракавши, выскакиваю к гаражу, выкатываю машину. Мысли крутились с электронной скоростью. Нашел два баллончика с белой и синей краской, быстро нанес на капот белую и синюю полосы, получился симпатичный, броский триколор. Рванул на Манежную, почему-то показалось, что главные события будут разворачиваться там. По пути у Моссовета встретился с Александром Абдуловым. Кто-то из телевизионщиков у него блиц-интервью брал, дальше поехали вместе цугом. Вышли на Манежку — народу уже собралось несколько тысяч.

Через часа полтора зазвонил мой двухкилограммовый мобильный телефон. Позвонил приятель, служивший у Бориса Николаевича юристом. Спрашивает: "Можешь приехать в Белый дом?" Рванул туда. Гаишники мне или моему капотному триколору честь отдавали и везде пропускали, хотя их поставили вроде как все проезды к Белому дому перекрыть. У Белого дома — многотысячное броуновское движение, но признаки упорядочивания уже заметны.

Прохожу в приемную Б. Н. Там народу видимо-невидимо. Хасбулатов, Руцкой, Гаврила Попов. Передают мне свежеиспеченное "Воззвание к народу". Можешь, спрашивают, максимально широко распространить? В БД не хватало тогда даже простенькой оргтехникики. Могу, отвечаю, и отправляюсь в офис, заряжаю копировальный аппарат. Последующие три часа разъезжаю по городу и, останавливаясь на оживленных перекрестках, ору как оглашенный: "Граждане России! Отечество в опасности!" Ну, и далее предлагаю слегка ошалевшей публике свои листовки. Разбирали, надо сказать, как горячие пирожки…

На Кутузовском проспекте встречаю колонну из 10-15 бэтээров, лениво двигавшихся в сторону Белого дома. Преграждаю дорогу головному. Выскакивает оттуда здоровенный офицер, рыкает мне в физиономию: "Ты чо, идиот?" Нет, говорю, у меня с головой все нормально... Познакомились — Александр Иванович Лебедь, командир дивизии ВДВ, получил приказ выдвинуться с подразделением к Белому дому. Я его строго так, по-революционному, спрашиваю: "Что, расстреливать нас, мирных граждан, будете?" Он мне басом, близким к профундо, ответствует: я,мол, тоже не идиот, в некомбатное население при любом раскладе стрелять не буду. И, вообще, говорит, пошли они на йух со своими приказами — буду просто общественный порядок поддерживать. Я хватаюсь за свой тяжеленный мобильник — можно, говорю, сообщу, что от вашей колонны угрозы нету?"

"19 августа 1991 года. Рейс "Аэрофлота" приземлился в Шереметьево в три часа ночи, за полчаса до того, как главный чекист державы Крючков объявит руководству КГБ, что "перестройка кончилась", — делится воспоминаниями журналист Евгений Додолев. — А утром дома услышал мерный гул: по проспекту катилась колонна БТР. Полдесятого позвонил генерал Калугин. Тот, который, как позже оказалось, был злостным предателем — бодро отбарабанил программный текст про то, что ГКЧП — преступники и "их точно будут судить". Призвал собирать журналистский народ в Белом доме.

Около десяти я сам сел за телефон. Звонил, видимо, всем подряд, судя по тому, что наткнулся как-то на интервью Кости Кинчева, где он рассказывал, что узнал о перевороте от меня. Помню, что, набрав Ване Демидову, разбудил его супругу Лену, которая спросонья буркнула: "Все в порядке, мальчики (это о ведущих "Взгляда" Любимове и Политковском — Е. Д.) уже там, в Белом доме, работают".

Набрал Тельману Гдляну. Его жена Сусанна сказала, что он уехал часов в семь. Мобильных тогда не было, не говоря об Интернете. Никто не знал, что Тельман Хоренович уже арестован и вместе с Владимиром Комчатовым и Николаем Проселковым спрятан в казарме ВДВ.

Тогда, в 1991-м, лично мне все было как бы ясно: кто справа, кто слева. Кто прав, кто виноват. Кто хороший, кто плохой. Не надо тогда было мучиться с выбором. А сейчас, похоже, не то, что надо, но приходится.

Конечно, я не мучим ностальгией по застойным временам: меня Родина-мать засадила за тюремную решетку, когда мне было 20. И фактически за что? За чтение неправильных книжек, Булгакова да Гумилева. Однако чувство уверенности в завтрашнем дне тогда было. Была уверенность, что будет так же хреново, как всегда. Сейчас что-то непонятно. И зачем тогда нужно было побеждать тем августом? И за что выпить? И выпить что?"

"Революция 1991 года — самое романтическое событие в жизни нашего поколения, — пишет главный редактор русского GQ Николай Усков. — Тот, кто пережил те дни в Москве, и сам это знает. Вопрос, породил ли Ельцин Путина или он сам таким уродился, неправомерен. За революцией всегда приходит реставрация. И если бы Путина не было, его бы следовало выдумать. Общество 90-х и общество нулевых решало качественно разные задачи.

Сегодня, в атмосфере тотального общественного пессимизма трудно поверить, что тогда, в 1991 году, было по-другому.

Существенно менее обеспеченные, изнуренные очередями за самым необходимым, еще почти невыездные люди жили верой в лучшее будущее, в Россию, в ее президента, в ее вновь обретенный флаг. Казалось, совковый мрак, сожравший некогда великую страну, рассеялся.

Еще подростком меня оскорбляло все советское: насилие над личностью, отсутствие собственности, а вместе с ней и права на личное пространство, Ильич, извращенная классовая мораль, безбожие, вульгарный материализм, безвкусица советского официоза, ничтожество гуманитарной мысли. И это при том, что мне выпало родиться и вырасти в самый респектабельный из советских периодов истории, — брежневский.

Словом, лично мне не нужен был социализм даже с человеческим лицом. Никакой вообще. Полный демонтаж ненавистной системы — таково было общее требование народа, вышедшего миллионами на улицы августовской Москвы 1991 года. Перевернулась страница. Перед нами открылась новая. Теперь только от нас зависело, что на этой странице будет написано. Звучит пафосно? Нисколько. Так оно и было. И мы писали свои жизни. Я, если кому интересно, делал это с большим удовольствием и азартом. 90-е — очень дорогое для меня время, хотя я тогда не стал еще ни богатым, ни известным, а был всего лишь ученым и преподавателем".