Полиция мыслей

Математик Олег Васильев и социолог Алек Эпштейн написали книгу "Полиция мыслей", в которой подробно разбирается понятие "экстремизм" и роль экспертного сообщества, привлекаемого властью для обеспечения антиэкстремистской кампании. О том, нужно ли судить людей за слова и кого преследуют по 282-й статье, они рассказали Каспаров.Ru.

— Что побудило вас написать об экстремизме?

О. В.: В книге разбирается ряд наиболее абсурдных со всех точек зрения дел и кампаний, связанных с преследованием по статьям 282 ("Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства") и 280 ("Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности") Уголовного кодекса и по статье 6.13 о пропаганде наркотиков КоАП. Рассматриваются главным образом дела против нацболов, либеральных и левых активистов, художников.

А. Э.: При этом хотелось, во-первых, как это ни парадоксально, вступиться за честь российской науки. Эта книга не только о взаимоотношениях власти и оппозиционного гражданского общества, не менее важным мотивом является "предательство интеллектуалов" — чудовищные с точки зрения здравого смысла, ценностей прогресса и свободы "экспертные" заключения, которыми власти прикрывают свои идеологические репрессивные кампании. Хотелось, чтобы мои коллеги — социологи, культурологи, психологи, лингвисты — посмотрелись в зеркало и ужаснулись…

Во-вторых, это книга о так называемой медведевской оттепели, которая запомнится не только приговором по второму делу "ЮКОСа", но и судебными преследованиями активистов тех или иных общественных организаций за то, что они "не хотят жить в фашистском государстве" и скандируют: "Долой самодержавие и престолонаследие".

В книге одиннадцать глав, в которых описываются и анализируются дела, рассматривавшиеся в судах Москвы и Екатеринбурга, Казани и Орла, Тюмени и Новороссийска… Это не какие-то отдельные "перегибы на местах", это кампания всероссийского масштаба, целью которой является фактическая делегитимация всех тех, кто не видит себя в "Объединенном народном фронте коммунистов и беспартийных" нынешнего образца вне зависимости от того, какие идеи и идеалы эти люди отстаивают.

О. В.: Книга писалась довольно долго, около полутора лет. А события, подтолкнувшие к ее написанию, произошли еще раньше. Так, в свое время на меня произвели глубокое впечатление дело Бориса Стомахина и борьба властей с издательством "Ультра.Культура". Более того, эти дела, среди прочего, привели меня в оппозиционную среду.

— Что именно в этих процессах вас задело?

О. В.: Я почувствовало (будучи агендером, то есть человеком, не ощущающим ни мужской, ни женской гендерной идентичности, Олег говорит/пишет о себе в среднем роде — прим. П. Н.) наступление на мое собственное культурное пространство. Эта борьба с культурным многообразием для меня была неприятна. Властью фактически конструировалась и продолжает конструироваться ситуация невозможности открытого существования каких-либо контркультурных проектов, существенного урезания поля возможного в культуре. Скажем, финалом кампании против "Ультра.Культуры", закончившейся лишь со смертью ее владельца Ильи Кормильцева, стало закрытие издательства и, по-видимому, введение скрытой цензуры в крупнейших издательствах страны. Это одна из причин.

Кроме того, в течение долгого времени я вело в "Живом журнале" сообщество ru_art_free, посвященное преследованиям художников. Эти преследования мне казались дикими, и я занималось мониторингом происходящего.

— О чем ваша книга? Существует ли вообще "экстремизм"?

А. Э.: В политологии хорошо известно, что те, кто пишут законы о выборах, фактически пишут и все остальные законы, и эту максиму уместно вспомнить, размышляя об "экстремизме". С социологической точки зрения понятие "экстремизм" лишено всякого содержательного смысла, ибо "края" общественной полемики определяются всегда теми, кто сами от краев стоят достаточно далеко, чтобы диктовать остальным правила игры.

Стигматизация своих противников в качестве "экстремистов" нужна правящим кругам исключительно для того, чтобы развязать себе руки в борьбе с ними, во имя сохранения своего ультимативно правящего положения. Поэтому это книга не об экстремизме. Это книга о том, как правящий режим чем дальше, тем больше превращает в "экстремистов" все большую часть мыслящего населения страны.

О. В.: Не очень понятно, есть или нет такое понятие, как "экстремизм". С точки зрения российского законодательства оно, к сожалению, есть. Но по сути это понятие совершенно абсурдное — все, что не относится к некоему мейнстриму, объявляется "экстремизмом". То есть происходит целенаправленное разрушение различных маргинальных групп, которые на самом деле являются творческой лабораторией общества. Если говорить о законодательной стороне вопроса, то аналоги этого понятия в демократических странах существуют, кроме российского законодательства, по-видимому, только в немецком, репрессивном по отношению к различным маргинальным группам.

В русскоязычной литературе понятие "экстремизм" существовало и в советское время, однако в качестве юридического термина оно появилось лишь в связи с подписанием и ратификацией Шанхайской конвенции от 15 июня 2001 года "О борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом", к которой, помимо России, присоединились лишь Китай и государства Средней Азии.

Дальше проходило определенное развитие этого понятия в законодательстве, был принят закон об экстремизме, который постоянно изменялся, появился список преступлений экстремисткой направленности. Надо сказать, что это довольно большой список. Туда входят как насильственные преступления по мотивам ненависти, так и всем известная 282-я статья, 280-я статья и ряд статей при прочтении которых становится очевидно, что лозунг (естественно, пропагандистский) "Государство — главный экстремист" имеет под собой основания.

Именно нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина (статья 136 УК РФ), в том числе дискриминация по принадлежности к социальной группе или общественной организации, воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий (статья 141), воспрепятствование осуществлению права на свободу совести и вероисповедания (статья 148), воспрепятствование проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них (статья 149) согласно российскому законодательству являются преступлениями экстремистской направленности. Очевидно, что подобных действий, совершаемых российскими властями, в сотни раз больше, нежели всех остальных преступлений экстремистской направленности вместе взятых.

Если говорить о сути дела и о том, как функционируют эти понятия в общественном дискурсе, становится понятно, что экстремизмом называются любые политические, культурные и религиозные проявления, которые не укладываются в мейнстрим — будь то либеральная оппозиция или независимые профсоюзы, "нетрадиционные" религии или современное искусство. В России происходит именно так. Даже если они не объявлены экстремистскими законодательно, соответствующие органы все равно ведут против них некую "работу".

Так, в "информационно-аналитических материалах по профилактике экстремизма в молодежной среде" от апреля 2011 года, подготовленных Минспорттуризмом России совместно с ФСБ и разосланных руководителям органов по делам молодежи субъектов Федерации, в главе "Экстремизм в молодежной среде" рассматривается, в частности, деятельность движений "Оборона", "Молодежное Яблоко", "Объединенный гражданский фронт", "Российские радикалы", "Вперед", "Автономное действие" и многих других, названных в целом "организациями, осуществляющими экстремистскую деятельность деструктивного характера".

— По-вашему, 282-я статья появилась как средство для преследования маргинальных групп или с благими намерениями дать отпор, например, радикальным националистам, нацистам?

О. В.: Я, во-первых, не уверено, что преследования радикальных националистов исключительно за их политические убеждения, а не за насильственные действия — благая цель, но именно для этого в Конституцию 1993 года была внесена часть 2 статьи 29. В Уголовном кодексе РСФСР имелась статья 74 "Нарушение равноправия граждан по признаку расы, национальности или отношения к религии" (так она называлась в последней его редакции, действовавшей в 1996 году), объединявшая в себе как "слова", так и дискриминацию и даже насилие соответствующего рода. Многие, наверное, помнят об известном перестроечном процессе против главы общества "Память" Константина Смирнова-Осташвили, осужденного на два года лишения свободы за скандал в Доме литераторов и умершего в колонии.

В его защиту тогда выступила Валерия Новодворская, написавшая: "Защищая Осташвили, я, конечно, защищаю не его, а демократию. Если мы передоверим советской карательной системе роль нравственного цензора, то никуда нам от советской власти не уйти". Подобный же мотив звучал и в речи Генри Резника на процессе уже против самой Валерии Новодворской в 1996 году: "Если шар пройдет в лузу, 74-я статья заместит прежнюю 70-ю, ту самую антисоветскую агитацию и пропаганду, только прилагательное "антисоветский" сменится на "антинародный". Ряд других подобных процессов против радикальных националистов проходил и позже в 1990-е, в большинстве случаев, однако, дела не доходили до суда и практически никогда не заканчивались реальным сроком.

По-видимому, первым делом по уже 282-й статье нового Уголовного кодекса, вступившего в силу в 1997 году, стало дело известного радикального художника Авдея Тер-Оганьяна. Четвертого декабря 1998 года он в рамках проекта "Юный безбожник" проводил перформанс "Поп-арт", в ходе которого предлагал всем желающим купить осквернение икон. Вскоре по "многочисленным обращениям православных граждан" (сценарий, затем много раз повторявшийся) против него было возбуждено уголовное дело по части 1 статьи 282 УК РФ. Приговор по этому делу так и не был вынесен. В 1999 году Тер-Оганьян получил политическое убежище в Чехии. Надо заметить, что этот перформанс можно было, разумеется, трактовать по-разному, в том числе и как рефлексию относительно советского воинствующего атеизма, на который явно указывает название проекта. Возбуждению дела все это, однако, совершенно не помешало.

Нужно сказать, что к преступлениям экстремистской направленности относятся заведенные не только по 282-й, но и по 239-й статье ("Создание объединения, посягающего на жизнь и здоровье граждан"), по которой еще нет большой судебной практики. Обычно под такими объединениями понимаются всякие религиозные движения. Недавний процесс над мордовской группой сатанистов "Благородный орден дьявола" был основан именно на этой статье. Скорее всего, он был сфальсифицирован. Изначально было множество обвинений, все они распались в суде. Посадили только одного человека, обвинив его в развратных действиях. Двоих, включая посаженного А. Казакова, осудили по статье 239, а саму группу внесли в список экстремистских организаций.

С 2004 года запрещались разные организации радикальных националистов. Первый процесс о запрете был против организаций церкви инглингов (одно из неоязыческих религиозных движений националистической направленности) в Омске. Обвинения были зачастую абсурдны и сходны с обвинениями против других не имеющих отношения к национализму групп, например Свидетелей Иеговы или Церкви Саентологии. Инглингам предъявили три вещи. Первое — что они считают свою религию лучше других, второе и третье — использование символики, сходной с нацистской до степени смешения, и запрет межрасовых браков для членов церкви. Но никаких фактов разжигания ненависти или вражды со стороны этой неоязыческой организации не было выявлено. Это было особо подчеркнуто в решении суда. Показательно, что в решении суда фигурировало и "оскорбление ветеранов Великой Отечественной войны" — мотив, хорошо известный читателям в связи хотя бы с кампанией против Александра Подрабинека.

— Организации инглингов запретили на основании уставных документов?

О. В.: Да, поработали по уставным документам и на этом основании их запретили.

— Процессы по 282-й статье зачастую связаны с текстом. Популярно мнение, что преследование за экстремизм — это преследование за слова.

О. В.: Бывает еще, что 282-ю статью кидают в нагрузку к реальным насильственным преступлениям. Это делают, чтобы доказать, что это преступление ненависти. Что касается текста и слов в "чистом виде", то, к счастью, по таким делам относительно редки реальные сроки. Хотя, конечно, есть примеры. Здесь нужно сказать о деле радикально-либерального антиимперского публициста и лидера Революционного контактного объединения Бориса Стомахина. Он отсидел пять лет за публикации в своей газете "Радикальная политика", в которых высказывалась поддержка различным действиям чеченского вооруженного подполья. Другой пример — это реальный срок, который дали известному антисемиту Константину Душенову, работавшему пресс-секретарем известного своими националистическими взглядами митрополита Ленинградского Иоанна Снычева (1927–1995). Константин Душенов также известен, как один из главных пропагандистов "письма пятисот", содержащего требования закрыть еврейские организации. Приговор же был связан с его фильмом "Россия с ножом в спине. Еврейский фашизм и геноцид русского народа".

Год и два месяца провел в колонии-поселении блогер, журналист, бывший пресс-секретарь президента Татарстана Ирек Муртазин за разжигание ненависти и вражды к категории "другие", к которой относились "люди, объединенные по социальному признаку, представители власти региона". Его делу посвящена одна из глав книги.

Вообще же приговоры за слова достаточно нередки. В большинстве своем они являются частью другого процесса, например о том, что человек — активист запрещенной организации, чаще всего запрещенной Национал-большевистской партии. Подобным делам посвящены три главы книги.

— Как вы считаете, для чего эти преследования нужны властям?

О. В.: Можно посмотреть список преследований за экстремистские материалы. Он начал формироваться в 2007 году. В нашей книге проанализирована структура списка. По материалам дел и судебным решениям есть две группы, которые больше всего запрещают. Первая группа — это радикальные русские националисты. Вторая — мусульмане, необязательно радикальные. В делах второй группы фигурирует много классических текстов, в том числе изданных Духовным управлением муфтиев. Далее идут всякие профсоюзные активисты, оппозиционеры, национальные меньшинства. Бывает, что статьи используют для региональных разборок. Так, например, сайт интернет-библиотеки Максима Мошкова был внесен в список экстремистских материалов из-за публикации на нем материалов череповецкого оппозиционера Виктора Дунаева.

Еще одной категорией оказываются материалы различных "нетрадиционных" религиозных организаций: Свидетелей Иеговы, саентологов, Фалуньгуна и некоторых других.

Наконец, в списке экстремистских материалов присутствуют классические тексты нацизма и фашизма, представляющие безусловную историческую ценность, а также научные монографии на соответствующие темы. Так что, с одной стороны, эти статьи нужны для преследования оппозиции, с другой — для борьбы с радикальными национализмом и исламизмом.

— Часть националистов реально опасны. Недавно Никита Тихонов был приговорен к пожизненному заключению за убийство адвоката Маркелова, были приговоры по делу "НСО-Север"...

О. В.: Тут такая история. Существует ведь достаточно много абсурдных процессов, которые разбираются в книге. В ней основной упор сделан на то, что центр "Сова" называет "неправомерным антиэкстремизмом". Даже российский МИД в ходе переговоров с Еврокомиссией признавал, что у нас слишком широкая трактовка антиэкстремистского законодательства. Дело Ирека Муртазина, дела нацболов или сфальсифицированное от начала до конца дело тюменского анархиста и филолога Андрея Кутузова абсурдны по любым меркам.

Теперь что касается радикальных националистов. Тут есть два основных подхода. Подход, связанный с восприятием свободы слова как фундаментальной ценности, характерный для США, и подход так называемой "защищающейся демократии", когда основной ценностью является сохранение демократического характера государства и ей подчинена свобода слова. Он наиболее четко отражен в Конституции Германии. Я являюсь сторонником первой поправки, а мой соавтор не вполне ее разделяет. У первой поправки имеется определенная история судебных решений, которые так или иначе касаются границ ее применимости.

Последнее такое решение относится к 1969 году. Речь идет о деле Brandenburg v. Ohio о выступлении на митинге куклуксклановцев. Там были призывы к насилию в отношении евреев, негров и "тех, кто их поддерживает", но насилию в неопределенном будущем. Тогда Верховный суд США дал формулировку, что критерием для ограничения свободы слова может быть именно imminent lawless action, то есть насилие, которое происходит быстрее, чем полицейские смогут вмешаться.

— Например…

О. В.: Ну, например, когда человек стоит на митинге и кричит: "Бей хача", который там оказался, это, безусловно, является нарушением американского законодательства. А какие-то призывы к насилию в неопределенном будущем не являются. В США существует легальная нацистская партия, которая полностью копирует символику нацистов.

Нужно сказать, что важным социальным институтом, регулирующим подобную ситуацию, является отношение общества к этому и так называемый институт политической корректности, но вопрос о том, насколько и в каких аспектах позитивна и насколько негативна работа такого социального института, отдельный и сложный, и на него у меня нет однозначного ответа.

Здесь можно вспомнить как недавнюю общественную дискуссию вокруг увольнения журналиста РИА "Новости" Николая Троицкого за гомофобный постинг в собственном "ЖЖ", так и, напротив, увольнение "по звонку" профессора РГСУ Бориса Соколова за критическую позицию в отношении действий России в российско-грузинском конфликте 2008 года.

— Что получится, если из российского законодательства убрать 282-ю статью, статью, по которой судят как художников и публицистов, так и ультраправых боевиков?

А. Э.: Мне кажется, что решение проблемы — в формировании в гражданском обществе некоей культуры толерантности и взаимоуважения. Мы все очень разные, среди нас есть представители разных национальностей, атеисты и приверженцы всевозможных конфессий, не говоря уже о различных идеологических доктринах, весь спектр которых представлен в наших головах. Нужно, чтобы в обществе существовало понимание того, что все мы разные и при этом все мы имеем право на жизнь, безопасность, свободу и человеческое достоинство, что никто не может быть лишен права на выражение своего мнения.

Православные хоругвеносцы имеют такое же право на крестные ходы, как гей-активисты и их сторонники на организацию своих "парадов гордости". Каждый имеет право быть собой, и никто не может быть этого права лишен. Уголовный кодекс не в состоянии убедить кого-либо уважать другого, уважать право Другого оставаться другим. Но именно в подобном уважении и состоит, на мой взгляд, единственный путь к снижению остроты общественных конфликтов и противостояний.

Политическая корректность и недопустимость "стилистики ненависти" (hate speech), с моей точки зрения, — важные шаги в этом направлении. Так, ЛГБТ-активисты должны уважать право православных хоругвеносцев на свои убеждения и образ жизни, а православные хоругвеносцы обязаны уважать право гомосексуалов на свой образ жизни, включая право растить детей в одногендерных союзах. Нацболы должны уважать право анархистов на свои убеждения, а анархисты — уважать права нацболов. Все мы очень разные, и мы останемся разными, и нужно прийти к пониманию того, что разномыслие, разные образы жизни — это нормально, что только так и может функционировать здоровое общество. И все разные люди имеют от рождения равные права просто в силу принадлежности к роду человеческому.

О. В.: Если отменить статью 282, люди перестанут бояться писать и говорить то, что они думают. На митингах, акциях, в своих текстах…

— А как же проблема ответственности? Никто бы не удивился, если бы один из боевиков того же "НСО-Север" заявил, что он начитался блогов и "Майн Кампф", поэтому стал убивать. Как с этим быть?

О. В.: В Уголовном кодексе есть такое понятие, как "подстрекательство к совершению преступления". Если будет установлено, что кто-то пошел на преступление под влиянием какого-либо текста, то в этом случае, наверное, можно будет ввести ответственность автора. Но это, на мой взгляд, тоже отдельный и сложный вопрос. Интересным кейсом здесь является ситуация с проектом "Большая игра. Сломай систему". Это проект онлайн-игры, в которой желающим предлагается совершать "в реале" разнообразные, в том числе насильственные, действия радикально-националистического характера и присылать соответствующие отчеты. Количество отчетов повышает уровень игрока. Серверов игры много, и тем самым конструируется сеть анонимного децентрализованного сопротивления. Как здесь быть со свободой слова, вопрос интересный.

А. Э.: С моей точки зрения, это скорее грустный вопрос, чем интересный. Подобные, с позволения сказать, игры именно что легитимизируют "культуру ненависти", формируя мироощущение, в рамках которого насилие по отношению к Другому оказывается не только допустимым, но даже социально вознаграждаемым. Я считаю существование подобных "игр" крайне прискорбным фактом и однозначно бы поддержал запрет на их изготовление и распространение.

— Правозащитники из центра "Сова", например, считают, что нужно просто грамотно применять статьи. Многие юристы уверены, что 282-ю надо максимально конкретизировать. Какова ваша позиция?

О. В.: На мой взгляд, надо ее отменить и вообще прекратить всю эту кампанию. Ввести в Россию аналог Первой поправки к Конституции США.

А. Э.: Я думаю, что Первая поправка не имеет смысла, если в обществе не сформировалась гражданская культура терпимости и взаимоуважения. Я против уголовного преследования за высказывание тех или иных мнений и мыслей, но я и категорически против предоставления общественной трибуны тем, кто использует эту трибуну для унижения человеческого достоинства национальных, этнических, конфессиональных, сексуальных или любых других меньшинств. Я считаю, что само гражданское общество должно сформировать некий этический и эстетический код, в рамках которого человек, заявляющий "Бей жидов!" или "Мочи пидоров!", окажется абсолютно нерукоподаваемым.

В обществе должно быть твердое понимание того, что любой жизненный путь человека, не сопряженный с насилием по отношению к другим людям, — легитимен, что ни у кого нет монополии на то, чтобы понимать, что угодно, а что не угодно Богу, что способствует, а что не способствует социальному прогрессу и т.д. Нам нужно уважать друг друга, не стремясь к всеобщему подчинению одним и тем же доктринам, идеям и идеалам, какими бы прекрасными они ни казались нам самим.

— А какую реакцию вы ждете на книгу?

О. В.: Сложный вопрос. Хотелось, чтобы тема борьбы с экстремизмом стала отправной точкой в обсуждении более важной в общественном дискурсе проблемы подавления интеллектуальной свободы. В книге мы также обращаем внимание на то, можно, вспоминая Хану Арендт, назвать "банальностью зла". Ведь огромную роль в этих преследованиях играют не сотрудники МВД или ФСБ, а эксперты, профессиональные гуманитарии. Они работают в специализированных учреждениях, могут быть просто сотрудниками разнообразных, обычно, но не всегда, провинциальных вузов, которые на этом зарабатывают свою небольшую денежку и штампуют заключения.

Кроме того, существуют люди, чья профессиональная пригодность вызывает большие вопросы. Эксперт Владимир Анатольевич Рыбников, который появился в деле Новороссийского комитета по правам человека, известен любовью к славяно-арийским ведам. Он пишет в своих текстах про то, как "праславянские "сидны" через медитацию могли легко попасть в энергоинформационное "поле" Абсолюта", а экспертизу основывает на знаменитой фальшивке — так называемом плане Алена Даллеса. В деле Андрея Кутузова эксперт Ольга Валерьевна Усова, защитившая диссертацию по психологии бальных танцев, а затем оказавшаяся лингвистическим экспертом, утверждала на суде, что Центр "Э" "следит за чистотой информационного поля коллективного бессознательного".

Существует очень большая группа людей, которые подписывают абсурдные и зачастую бессмысленные решения, такие как разжигание розни к группе "другие", о том, что самодержавие и престолонаследие или же рабство являются государственным строем Российской Федерации. На их деятельность нет общественной реакции.

— Книга — достаточно серьезный труд. Хотите, чтобы она попала на стол к судье, к эксперту, кому-нибудь из президентского совета по правам человека или лично на стол Медведеву? Для кого она вообще?

А. Э. и О. В.: Сложно сказать, для кого она. Это, вспоминая Ницше, "книга для всех и ни для кого". И все же было бы хорошо, если бы ее прочитали члены президентского совета по правам человека и если бы кто-то озаботился этой проблемой. В целом же книга предназначена не только и, наверное, не столько для профессиональных политиков, сколько для мыслящего сообщества, которое должно осознать существование некой угрозы интеллектуальной свободе и отрефлексировать собственную, отнюдь не всегда позитивную, роль в тех политических процессах, которые происходят в России сейчас. Эта книга подводит итог "медведевской оттепели" в политико-правозащитной сфере, и едва ли именно на это хотелось рассчитывать три с половиной года назад. Наша книга — зеркало, на которое, каким бы оно ни было, "неча пенять".