Мертвые бабочки

"Мы работаем не с алкоголиками, а с интеллектуально развитыми людьми. Здесь идет противоборство: или мы их, или они нас".
Олег Теперик, замначальника 15 отдела УСТМ ГУВД Краснодарского края.

Бабочка

Язык – дом бытия, утверждал Хайдеггер. Один из способов существования. Впрочем, существование может выражаться и молчанием. Это вовсе не свидетельствует о непонимании тех или иных явлений. Бибихин приводил пример: ребенка, который впечатляется и восторгается миром, но как только появляется взрослый и начинает заставлять ребенка объяснять свои переживания, детской психике наносится непоправимый урон.

Бабочка – воздушное волшебство, насельница благоухающего луга. А что в ней конкретно нравится? Цвет крыльев? Узоры полета? Практическая польза опыления?

"Она живая и красивая", - не ответ. Точнее, не тот ответ, который удовлетворит въедливого взрослого. Ему надобно докопаться до причин, точнее, навязать причинно-следственную связь ребенку, чтобы тот не вырос "мечтателем" или "недоразвитым", что с точки зрения современного практичного человека – синонимы.

В результате мертвая бабочка распята на иголках очередной исследовательской коллекции. Вот тут у нее усики, а здесь – пыльца. Ты запоминаешь?

Ребенок плачет. Или наоборот, внимательно всматривается в труп. В любом случае, теперь он будет понимать бабочку несколько иначе. И даже будет способен удовлетворительно сформулировать свои впечатления.

Но судить о том, какое из этих двух пониманий более естественно и полезно, я воздержусь. Точнее – промолчу.

Впрочем, существует особая человеческая порода. Выросшая из тех детей, которые, увидев мертвую мечту, пожимают плечами. Они знают, как она устроена, часто это знание было им принудительно навязано, однако ни на что не повлияло. Объект любви может нести в себе слизь, кишки и кости. Можно выучить, раз уж требуется, особый критический план и по его пунктам разбирать заданное на дом стихотворение.

Но природу, женщину, искусство любят не за это.

Жаль, что эта особая человеческая порода находится на грани вымирания. Или вымаривания, как будет угодно.

ВГК

На последнем ВГК произошел небольшой, но довольно показательный инцидент. Тоже из области языка.

Антифашистскую секцию вел Алексей Пригарин, коммунист. Отчет о работе секции получился соответствующим. Вместо того, чтобы обличать язву российского общества – ксенофобию, Пригарин выступил с политическим докладом о причинах возникновения и роста национальной нетерпимости. Доклад оказался довольно здравый и, вместе с тем, вызвал резкую критику.

От антифашистской секции на демократическом мероприятии ожидали известно чего. Минуты молчания в память о таджикской девочке с предложением новых программ по укреплению толерантности. Спору нет, ненавидеть людей исключительно по национальному признаку плохо, однако каждый разумный человек понимает это и без антифашистских секций. А вот почему ксенофобия в российском обществе становится популярной и почему реакция на нее все более похожа на попытки лечить симптом, а не болезнь, не всякому понятно.

Пригарин объяснил.

Крупные собственники заинтересованы в рабочей силе. Рабочая сила должна быть дешевой и неприхотливой. С учетом этих требований выбор крупных собственников в пользу мигрантов представляется вполне очевидным. Чтобы коренное население было озабочено проблемой мигрантов, а не собственным униженным положением; мигранты же меньше думали о своих правах, и больше – о скинхедах. Крупные собственники поощряют этнические конфликты и иные формы национальной розни. Это позволяет существенно сокращать расходы.

[Причем, добавлю от себя, эта напряженность имеет и обратную, столь же выгодную при решении имущественных споров сторону. Встречная нелюбовь мигрантов к коренному населению, систематическое убеждение в своей "чуждости" ведут к восприятию России исключительно как территории для быстрого заработка любым путем. Россия их не жалеет, и они ее тоже жалеть не будут. Результаты закономерны: от пресловутых "стихийных свалок" возле рынков и стройплощадок – до недавнего побоища в общежитии фабрики "Смена", когда сотрудники ФСИН, как утверждают очевидцы, натравили на беззащитных людей силовые отряды, состоящие преимущественно из дагестанцев и чеченцев].

Это не значит, что лидеры националистических группировок являются послушными марионетками бизнеса и не имеют собственных политических амбиций. Им есть на кого опираться, разрабатывая стратегии вполне реального прихода к власти. Их естественный сторонник – человек низкой культуры и при этом достаточно высокого уровня потребления. В старину таких называли "охотнорядцами". В современной России названия этому классу еще не придумано. Это умеренно состоятельный (как правило, за счет кредитов) люмпен, замещающий реальное, положительное самоутверждение и развитие (которому, зачастую, препятствует само государство, вполне удовлетворенное текущим положением дел) простейшим отрицательным суррогатом – ксенофобией.

Вот так выглядит проблема национальной нетерпимости в России. Можно ли ее нейтрализовать "антифашистскими маршами" или плакатами, сообщающими о том, что "мир цветной, а не коричневый"? Вряд ли.

Делегаты Конгресса отреагировали на отчет Пригарина в прямом смысле этого слова ксенофобски, заявив, что услышали не отчет о работе секции, а речь на съезде КПРФ. К слову сказать, Алексей Пригарин — один из самых активных критиков Зюганова и его партии. Правозащитнице-антифашистке, "яблочнице" Наталье Евдокимовой, для которой любой коммунист — обязательно "зюгановец", следует представить, как отреагирует армянин, если его назвать "азером": это общее, жаргонное именование лиц южных национальностей будет для него оскорбительным вдвойне.

В чем же причина непонимания? Почему верные, по сути, мысли, излагаемые первым секретарем РКП-КПСС, не дошли до аудитории? Проблема в том, что Пригарин излагал их на очень специфическом языке - языке марксистской философии. В роли главного скинхеда у него выступила абстрактная "буржуазия". Но ведь делегаты Конгресса — не нищие с паперти, среди них были экономисты, предприниматели, общественные деятели, ведущие вполне буржуазный образ жизни. Они были очень удивлены, узнав, что поддерживают бритоголовые банды, отрицают Холокост и молятся на свастику.

В результате доклад Пригарина потребовал существенной расшифровки. Весьма полезный по содержанию, он оказался представлен в неприемлемой для слушателей форме.

Диалог

Дмитрия Галковского я читаю с большой осторожностью, однако его недавнее замечание о том, что ненависть лишает языка, никаких опровержений не требует. В минуты высшего эмоционального напряжения даже самый эрудированный и хладнокровный человек способен издавать разве что нечленораздельные вопли, исключения единичны.

Дмитрий Быков блестяще это спародировал:

КРОВАВАЯ ВЛАСТЬ (далее КВ). А вы впятером трахаетесь.

ЛИБЕРАЛЬНАЯ ОППОЗИЦИЯ (далее ЛО). А вы дома взрываете.

КВ. А вы впятером трахаетесь!!

ЛО. А мы в нерабочее время. А вы дома взрываете.

КВ. А мы тоже в нерабочее. А вы впятером.

ЛО. А вам завидно. А вы дома взрываете.

КВ. А вам завидно. А вы садо-мазо!

ЛО. Вуайеры!

КВ. От вуайеров слышим. Вы молодежь растлеваете, а сами садо-мазо!

ЛО. Мы садо-мазо, а вы подглядываете.

КВ. Вы сами за собой подглядываете. Это ваши сняли и нам продали.

ЛО. Взрывать - это более крутое садо-мазо!

КВ. Никто не видел, как мы взрываем, а как вы впятером садо-мазо, все видели!

ЛО. От нашего садо-мазо никто не умер, а вы дома взрываете.

КВ (с угрозой). Вы так думаете или вам так кажется?

ЛО (с некоторой дрожью в голосе). Наше кажется переходит в думаем.

КВ. Давно?

ЛО. Уже года два переходит, скоро совсем перейдет. И 11 сентября - это тоже вы.

КВ (покрываясь пятнами). Вы садо-мазо взрываете впятером!

ЛО (срываясь с цепи). Вы небоскребы трахаете в нерабочее!

Текст датирован 2001 годом, в то время я и сам бы посмеялся над таким текстом. Сейчас смеяться не тянет, за последние семь лет произошло много чего, но суть проблемы выявлена очень точно. Разумеется, подобный тон делает невозможным любую содержательную дискуссию.

Именно поэтому любые переговоры с властью исключены. Тот словарь, который она создала для общения с внесистемной оппозицией, невыносимо тонок. В качестве эксперимента, можно открыть любое прокремлвеское издание двухгодичной давности, с материалом, посвященным лидерам "Другой России", и свежайший выпуск ровно того же самого издания с текстом аналогичного характера. Совпадение абсолютное. Кажется, в АП каждому редактору выдали "торжественный комплект", сродни известной работе Остапа Бендера, заменив урюк и кишлак на "маргиналов" и "беспомощные попытки".

Но довольно о власти. Интеллектуальный кризис всех ее институтов очевиден и закономерен. Куда более неприятным и, отчасти, позорным является тот факт, что и оппозиция, несмотря на значительный опыт последних лет, не в полной мере избавилась от порока косноязычия и лексической бедности.

Впрочем, по совершенно иным причинам. Во-первых, из-за идеологической разнородности протестной коалиции, а во-вторых, из-за ее сознательного отказа от идеализма.

Каждый оппозиционный активист боится собственных товарищей значительно сильнее, чем омоновской дубинки. Он должен постоянно доказывать, что, несмотря на объединение усилий с кем бы то ни было, он остается верен собственной идеологии. И при этом продумывать свои доказательства так, чтобы не оттолкнуть тех, с кем, собственно, объединяются усилия. Эти бессмысленные обязательства сжирают столько энергии и оборачиваются таким стрессом, что многие не выдерживают.

В худшем случае начинается совершенно быковский диалог, но уже между оппозиционными флангами.

– А вы, когда к власти придете, всех в лагеря пересажаете!

– А вы без всяких лагерей у миллионов кровь высосали!

– А вы фашисты!

– А вы жыды!

– Но Путин-то все равно хуже…

– а, пожалуй… Ладно, забудем наши споры. Но только временно, вы слышите?

Слышу, слышу. Чудесно проводится время, с большой пользой для общего дела. И снова в путь по лезвию ножа.

Случай Пригарина – наилучшая иллюстрация. Как коммунист, он не мог не ругать "буржуев". Сидящие в зале "буржуи" быстро поняли, что на трибуну влез коммунист и вместо того, чтобы ругать фашистов, ругает "буржуев" – все понятно и дальше можно не слушать. В результате случился конфликт, никоим образом не относящийся к сути пригаринского выступления.

Данную проблему можно было бы снять простой уступкой в пользу идеализма.

Идеализм – это не упорное, нарочито формальное следование букве собственных убеждений. Это понимание того, что любые убеждения могут быть реализованы только в определенных политических условиях. Что, если угодно, есть вещи превыше политических разногласий. И именно они нас объединяют.

Да, нас одинаково не устраивает текущий политический режим. Но необходимо однозначно ответить, почему он нас не устраивает. Вовсе не потому, что он недемократичный – это следствие режима, а не причина его возникновения, и бесполезно обрезать терновнику колючки, игнорируя его корень.

Идеализм

Идеализма принято бояться. Причем в неприятии идеализма сходятся все политические силы.

Правые боятся левых идеалистов, потому что "помним-помним, вот такие вот романтики с маузерами в 1917 году…"

Левые боятся правых идеалистов, потому что "помним-помним, вот такие вот романтики с Мизесом в 1991 году…"

Проще наложить табу на любой идеализм, лишь бы избавиться от подозрения, будто твои союзники – идеалисты. Будто они руководствуются чем-то большим, нежели банальной сиюминутной выгодой. Нет более страшного подозрения. С теми, кто мыслит выгодой, можно договориться. А с теми, у кого "мыслишки", договориться невозможно. Эти как к власти придут – обязательно всех перевешают/монетизируют.

Но не копируют ли тем самым уважаемые оппозиционеры кремлевский стиль, благодаря которому всех нас скопом записали в "маргиналы" только потому, что наши действия не укладываются в сугубо монетаристскую корпоративную логику?

Между тем, каждый из нас является носителем странной энергии. Можно называть ее "der Geist", можно – "честью", можно – "совестью", штука эта совершенно неуловимая и необъяснимая; даже Андрей Дмитриевич Сахаров, уж какой был академик и то не нашел более убедительной формулировки, чем: "В мире существует нечто вне материи и ее законов, нечто, что отепляет мир".

Именно это самое "нечто" и является подлинным объединителем внесистемной оппозиции.

И мишень нашего протеста – аморальность, беспринципность власти. В первую очередь, именно это и только потом все остальное. Почему как среди защитников, так и среди противников власти есть люди любых политических убеждений? Просто одним комфортно, а другим – не очень. Одни нечувствительны к бесстыдству и профанациям, другие – наоборот. Полностью принимая ответственность за это высказывание, утверждаю: подлинное противостояние идет между Мясом и Духом. Между людьми, способными расчеловечиться, и между теми, для кого подобное условие невыполнимо.

Глупо утверждать, что романтика в политике никогда не приносила ничего, кроме крови. Самые чудовищные режимы построены именно бухгалтерами. Эрнст Юнгер был поражен заурядностью, банальным бюргерством Гиммлера. Про "цифирки" из расстрельных книг, бесстрастно заполняемых очкариками в нарукавниках, известно предостаточно. Фабрика смерти – это всегда канцелярия. О какой опасности идеализма может идти речь?

Да, идеалисты цинично используются политическими менеджерами и до конца жизни – если менеджеры от них благоразумно не избавляются – способны оправдывать любые преступления своих кумиров. Так многие коммунисты до сих пор сохраняют верность Сталину, как либералы – Гайдару. Это другая проблема: осмотрительнее надо быть в выборе кумиров. Однако ни один идеалист, окажись он на месте прагматика, никогда не стал бы совершать его преступлений. "Люди Чести" в красном секторе уважают Сталина все-таки не за лагеря.

Была только одна попытка построить государство по принципам творческого вдохновения. Республика Фиуме просуществовала год. Это была довольно странная, но столь же привлекательная утопия. Никаких репрессий ее граждане не знали. Желаете умеренный вариант? Выбирайте любой, от Джефферсона до Гавела. И кто бы осмелился назвать этих людей расчетливыми технологами? Не случайно основной политический спор в России ведут не "западники" с "евразийцами" и не "либералы" с "государственниками", а "хозяйственники", они же "конструктивные деятели", с "популистами".

"Популистами" "хозяйственники" называют всех, кто не "хозяйственник". Архетип хозяйственника — мэр Москвы Юрий Лужков. Нахозяйствовал до изжоги. "Партия реальных дел" всем известна тем более, а равно и дела ее.

Дабы не подумали читатели, будто я увлекся проповедью, возьмем такую естественную норму любого правового государства, как независимое правосудие. Какому судье вы больше поверите – идеалисту или прагматику? Человеку, понимающему, что право – это высшая ценность, или человеку, измеряющему любую ценность размерами денежной компенсации? Идеализм есть высшая форма прагматизма, как это ни парадоксально. Признание недопустимости некоторых вещей, ясное понимание непереступаемой границы, за которой только хаос и деградация.

Почему МБХ, не первый год сидя на тюремных нарах, принципиально не идет ни на какие сделки? Почему схожим образом поступают все его соратники – от Пичугина и Алексаняна до Бахминой? Что это, объясните мне в понятных, биологических терминах. Не получается? У меня тоже. Достойно уважения? Безусловно. Вы бы доверили страну Ходорковскому? Я бы доверил.

Именно поэтому "Другая Россия", единственная из всех, вызывает у меня столь сильную симпатию. Во главе ее стоят люди, движимые амбициями, необъяснимыми с обывательской точки зрения. И Гарри Каспаров, и Эдуард Лимонов вполне могли бы пить коктейли на пляжах Майами. Однако – не пьют.

Без реабилитации идеализма, без провозглашения "der Geist" обязательным качеством любого государственного и общественного деятеля, мы никогда не построим Другой России. Которая всем нам так нужна.

Живое

Признав подчиненную роль политических идеологий по отношению к внутреннему человеческому принципу чести, мы решаем сразу несколько задач. В первую очередь, ликвидируется взаимное недоверие, всплески которого до сих пор изрядно баламутят оппозицию.

Либерал Михаил Кригер уже не будет шарахаться от речевки нацболов "Россия от Варшавы до Порт-Артура", потому что осознает – никакой "захватнической войны" "лимоновцы" вести не планируют. Если Россия прибавит себе территорий, произойдет это не теми методами, от которых бросит в дрожь некоторых правозащитников. И Пригарин, обличая "буржуев", не уязвит того же Кригера.

Мы просто говорим об одном и том же разными словами. У нас одно, общее раздражение. И один противник, воплощающий в себе комплекс качеств, с негативной оценкой которых мы согласны единодушно.

Каждый из нас называет этого противника более привычным для себя словом. Кто-то – "либерастом", кто-то "коммунякой", кто-то "фашней", кто-то "демшизой", но каждое такое "имя" всего лишь воплощает систему ценностей, противоположную ценностям именующего. Эти "ценности" принято приписывать исключительно идеологии, и в результате возникает путаница. Все равно, как, не любя свинину, называть свининой все, что не вызывает аппетита.

Власть не "красная", не "коричневая" и не "рыночная". Она никакая. Ноль, серая слизь, лишенная всякой жизни и всякого чувства, кроме чувства голода, механического стремления пожирать все, что не есть она. Я, как либерал в оппозиции, скорее найду общий язык с оппозиционером-коммунистом, чем с кремлевским "либералом".

Не надо делать вид, что внутри оппозиции нет идеологических разногласий. Они есть, и существенные. Но каждый из нас понимает: даже если идеологический противник придет к власти и начнет осуществлять "ошибочную" политику, в ней не будет места главным порокам – бесчестию, бесчеловечности, диктату. В этом и состоит смысл Хартии, документально закрепляющей то, что и так совершенно ясно.

Для противостояния Кремлю нам нужно выработать принципиально новый язык. Каждое наше слово должно быть исполнено ясности и не допускать двусмысленных трактовок. Комментируя неправовые действия властей, мы должны воздержаться от их идеологических оценок, потому что в основе этих действий лежит вовсе не идеология, а банальная алчность, способная примерить на себя любую партийную личину.

В то время как идеологические оценки и небрежность в терминологии способны смутить в первую очередь тех, для кого эти оценки – не пустой звук, то есть наших же единомышленников.

Власть хорошо изучила мертвых бабочек политической культуры, но мы помним, как выглядят живые.

Власть умеет манипулировать терминами. Но мы достаточно образованы, чтобы разоблачать эти манипуляции.

Однако для того, чтобы утвердить собственные принципы, политического словаря недостаточно, и лучше бы его на время отложить.

Наши разногласия с властью гораздо, гораздо глубже. И нужно очень тщательно подбирать слова, чтобы эти разногласия описать.

Но пока эта работа не сделана, пока не сформирован новый язык, на котором без ущерба для смысла можно изложить наши основные убеждения любому постороннему человеку, силы Коалиции и Ассамблеи большей своей частью будут уходить на барахтанье между "демшизой" и "краснопузым", на утомительные расшифровки и пояснения, которые одним своим наличием скорее подорвут общественное доверие, нежели завоюют его.