"Олигарх" и "крыша"

25 октября 2003 года, в день, когда в новосибирском аэропорту "Толмачево" был арестован Михаил Борисович Ходорковский, считавшийся на тот момент самым богатым человеком в России, мало кто предполагал, что по прошествии десяти лет он все еще будет находиться по ту сторону колючей проволоки. Более того, мало кто понимал тогда, что арест Ходорковского означал наступление в России новой исторической эпохи. Как выяснилось позднее, Россия, в которой Ходорковский стал политзаключенным, очень не похожа на Россию, в которой он был "олигархом".

Я не случайно взял слово "олигарх" в кавычки. Дело в том, что те, кого в России принято называть "олигархами", никогда таковыми не были. Как известно, олигархия в переводе с греческого означает "власть немногих". Соответственно, олигарх — один из этих немногих, обладающих властью.

Так вот, вопреки распространенному мнению, Ходорковский и ему подобные никогда не обладали властью в нашей стране.

Разумеется, отечественные "капитаны большого бизнеса" активно взаимодействовали (и продолжают взаимодействовать по сей день) с властью, лоббируя выгодные для себя решения: о приватизации государственных активов на условиях "особого благоприятствования", установлении протекционистских таможенных тарифов или предоставлении иных преференций, вплоть до прямой финансовой поддержки за счет государственных средств (последнее весьма активно практиковалось в период экономического кризиса 2008-2009 годов). При этом, ни для кого не секрет, что арсенал методов такого взаимодействия не ограничивается исключительно законными средствами, но включает и сугубо коррупционные методы. Тем не менее, взаимодействуя, подчас недопустимо близко, с властью, сами "олигархи" властью никогда не были. Более того, даже в рамках этого взаимодействия они оказывались подчиненной стороной — они зависели от власти, а не власть от них.

Так отчего же так намертво прилип к представителям отечественного крупного бизнеса ярлык "олигархов"? По всей видимости, ответ надо искать в нашем недавнем прошлом, когда решающую роль в формировании мировоззрения советского человека играли марксистские догмы. С тех пор многие из нас усвоили, что деньги — это и есть настоящая власть, а большие деньги — большая власть. Однако в реальности все не так просто, как в марксистско-ленинской политэкономии. Значимость денег в обществе зависит от того, насколько развитым, насколько сложным данное общество является.

Деньги играют большую роль в сложном современном обществе с развитой экономикой, в примитивном же обществе, каковым, увы, является сегодня Россия, на первый план выступает грубая сила, а деньги играют подчиненную роль.

Можно сказать, что в сложном обществе человек с деньгами нанимает на службу человека с пистолетом, а в примитивном обществе человек с пистолетом диктует свою волю человеку с деньгами и, как правило, отбирает у последнего его деньги.

Вспомним бандитов девяностых. В большинстве своем это были молодые люди, часто — бывшие спортсмены, не имевшие талантов, необходимых для создания и развития собственного бизнеса, но зато обладавшие той самой грубой силой и, самое главное, готовностью ее применять. В условиях, когда старое советское государство приказало долго жить, а новое российское находилось в процессе формирования и было еще слишком слабым, чтобы нормально осуществлять правоохранительные функции, эти наследники Стеньки Разина радостно сообщили молодому российскому бизнесу, что "надо делиться".

К концу девяностых работа правоохранительных органов была более-менее налажена, и российские предприниматели в большинстве своем были избавлены от необходимости платить дань бандитским крышам. Однако с приходом к власти Путина и его друзей- чекистов в сюжете о взаимоотношениях "человека с деньгами" и "человека с пистолетом" произошел новый поворот.

Можно по-разному относиться к людям, сделавшим миллиардные состояния в девяностые, но трудно отрицать, что это талантливые и способные предприниматели, умеющие работать и добиваться своего в условиях жесткой конкуренции. Их успех нельзя объяснить только лишь наличием связей в коридорах власти — человек может при помощи таких связей прибрать к рукам за бесценок лакомые куски бывшей госсобственности, но, если он не сможет ими эффективно управлять, от банкротства ничто его не спасет. Многие ли сегодня вспомнят, кто такой Александр Смоленский? А меж тем, лет пятнадцать тому назад он был одним из богатейших людей России. И таких как он, поднявшихся на мгновение к вершине, но не выдержавших накала конкурентной борьбы, немало. Те же, кто сумел выстоять в этой борьбе, без сомнения, являются людьми незаурядными.

Пришедшие вместе с Путиным рыцари чекистского крюка сделаны из совсем другого теста. Подобно бандитам девяностых, сами они не способны к созиданию, но теперь в руках у них оказалась государственная машина принуждения — сила, о которой их предшественникам не приходилось и мечтать. Опираясь на эту силу, они воспроизвели модель взаимоотношений между коммерсантом и "крышей" на более высоком уровне: если в девяностые "крыши" собирали дань с мелких и средних предпринимателей (те, кого принято называть олигархами, были для них слушком крупной добычей), то аппетиты новой "суперкрыши" были больше на несколько порядков.

Когда мы смотрим на нашу недавнюю историю под таким углом, то видим, что арест Ходорковского был неизбежен, запрограммирован всем ходом предшествовавших событий.

Ходорковский первым из крупнейших российских бизнесменов понял, что вести бизнес по цивилизованным западным стандартам выгоднее, чем использовать привычные для России девяностых "мутные" схемы.

Он сделал ЮКОС самой прозрачной компанией России, что закономерно привело к существенному росту ее капитализации. Затем последовало слияние ЮКОСА и "Сибнефти". Следующим шагом предполагалось слияние объединенной компании "ЮКОС-Сибнефть" с одной из крупнейших транснациональных нефтяных компаний.

Подобное развитие событий разрушило бы все планы "крыши". Очевидно, что претворение в жизнь планов Ходорковского выводило его на такой уровень, где он был бы уже неуязвимым для тех, кто рассматривал аппарат государственного насилия исключительно как средство личного обогащения. Они не могли позволить ему уйти, тем более, что его успех мог послужить примером и для других "олигархов". Глубокая интеграция российской бизнес-элиты в мировую бизнес-элиту сказалась бы весьма благотворно на российской экономике в целом и инвестиционном климате в частности, но одновременно она отбросила бы на обочину людей, умеющих только отнимать и делить. Они, для кого приход Путина к власти стал звездным часом, долгожданным часом реванша посредственностей над талантами, организовали показательную расправу над Ходорковским, чтобы остальным "олигархам" неповадно было следовать его примеру. При помощи дела Ходорковского "крыша" дала понять бизнесу, что именно она устанавливает правила игры в России. Ходорковский для режима — это "узник в железной маске", который должен оставаться в тюрьме ради стабильности этого режима, служа живым напоминанием о том, что бывает с решившимися идти против "крыши".

Российский бизнес принял навязанные ему правила игры — повторять судьбу Ходорковского не хотелось никому. Кроме того, особо приближенные и лояльные к "крыше" бизнесмены периодически могут рассчитывать на те или иные бонусы, предоставляемые "крышей" за государственный счет и, разумеется, не без выгоды для себя самой. Однако краткосрочные выгоды, получаемые бизнесом от сотрудничества с "крышей", не компенсируют центральную долгосрочную проблему этого сотрудничества.

Эта проблема состоит в том, что условия, на которых строятся отношения между бизнесом и крышующей его властью, устанавливаются властью в одностороннем порядке и в одностороннем же порядке могут быть ею в любой момент пересмотрены.

Бизнес в обмен на принятие продиктованных ему правил не получает никаких гарантий, в том числе, никаких гарантий неприкосновенности собственности. Превращение института собственности в фикцию — неизбежное следствие утверждения подобных отношений между властью и бизнесом.

Российскому бизнесу пора понять, что единственной действенной гарантией неприкосновенности собственности является верховенство права, однако верховенство права несовместимо с существующим в России режимом.

Сегодня, как никогда, высока вероятность того, что агонизирующая власть, дабы продлить свое существование и отвести от себя вектор нарастающего народного недовольства, организует еще несколько показательных "антиолигархических" процессов, и тогда многие из тех, кто подчинился "крыше", не желая отправиться на нары вслед за Ходорковским, отправятся туда ровно потому, что у них не хватило духа противостоять "крыше". Бизнес по природе своей не склонен к революциям, однако, по мере углубления кризиса власти в России, складывается ситуация, в которой само выживание отечественного бизнеса зависит от его готовности выступить против режима.